Полгода — и вся жизнь

Мария Лангталер ушла в спальню и заперлась там. Камилла услышала, что она плачет. Она попробовала, как и ночью, не слышать того, что не хотела слышать. Сейчас ей удалось это лучше. Она стала искать чемодан, но не нашла его. Тогда она упаковала те немногие вещи, которые хотела взять с собой, в коробку и перевязала ее. Она не хотела жить у Ахтереров только в качестве гостя. Она честно решила помогать им, делать любую, даже тяжелую работу. Она все отдала бы за то, чтобы оказаться в Бойгене. Двадцать восьмого августа начинаются занятия в школе. Времени у нее оставалось очень мало.

Перед сном ей в голову пришла еще одна мысль. Все, что она собрала для Винцента и не смогла отослать, все эти чудные вещи она возьмет с собой. Непременно. Она быстро оделась и вышла из дому. Пробежав через сад, она остановилась перед беседкой, в которую избегала заходить с того вечера. Она думала, что если быстро взбежит на гору, то, не сбавляя темпа, сможет войти в это ужасное помещение. Однако она ошиблась. Перед дверью она остановилась как вкопанная. Камилла на цыпочках подошла к окну, но не могла разобрать, задернуты ли занавески, так как внутри было темно. Она знала, что инженер уехал, а мать была внизу, дома. Несмотря на это, страх не оставлял ее. Она боялась, что если войдет, то тени матери и инженера появятся снова и опять заставят ее страдать.

Значит, она приедет к Винценту с пустыми руками.

«Я даю свое согласие на добровольное участие моей дочери Камиллы Лангталер в уборке урожая на хуторе Ганса и Греты Ахтерер в Бойгене, на Нижнем Дунае».

Камилла написала это на большом белом листе бумаги. На следующее утро мать молча поставила под написанным свою подпись.

— Деньги у меня есть, — сказала Камилла, — я возьму то, что накопила.

Мария Лангталер молчала. Услышав, как хлопнула садовая калитка, она выбежала на улицу.

— Камилла, — крикнула она, — ты знаешь, как ехать?

Но девочка, казалось, уже не слышала ее. Она шла по дороге, держа в правой руке коробку, а левой прижимая к себе холщовую сумку, висящую на плече. Было очень рано, и на улице, кроме Камиллы, никого не было. Мария смотрела, как фигурка дочери становится все меньше и меньше, пока совсем не исчезла из виду.

Быстро пообедав, все вновь уехали на уборку пшеницы. Утром Рената тоже была в поле. Она помогала ставить снопы, охлаждала в роднике напиток, привезенный из дома в глиняных кувшинах. За завтраком она смешивала сухое вино с холодной водой, нарезала буханку грубого черного хлеба на тонкие ломти и раздавала их — Гансу Ахтереру, украинцам, Петеру и его друзьям. Завтракали они на скорую руку в тени полевых пугал. Мальчики наперебой просили Ренату помочить их хлеб в вине. Она сначала смеялась, потом начала злиться, пока Ганс Ахтерер не вступился за нее и не велел оставить ее в покое.

— Тетя Грета, — спросила Рената, отложив полотенце в сторону, — я еще нужна тебе?

— Можешь идти в сад, — сказала Грета, — ты хорошо сегодня поработала.

Но у Ренаты на уме было другое. Она вышла из кухни, дошла до дороги и побежала к воротам монастыря. Во внутреннем дворике монастыря было прохладно, в тени заросших кустов стояли каменные скамейки. Девочка отыскала скамейку, стоящую рядом со старым, покосившимся и осевшим в землю памятником, немного посидела на ней, болтая ногами, потом вскочила и побежала дальше мимо сфинксов, которые охраняли вход в крепость и которые ей не нравились. За дорогой, огибающей монастырь, начинался лес. Там стоял каменный крест в честь Девы Марии. Вокруг него буйно разрослись полевые цветы. Рената быстро нарвала целую охапку и положила их в маленькую нишу под распятием. Она знала, что когда снова вернется сюда, цветы уже поблекнут и завянут и ничем не будут отличаться друг от друга.