Полгода — и вся жизнь

— А кто тебе поможет, случись что-нибудь? Твой друг? Бог?

Грета Ахтерер сняла с плиты чугунок, в котором варила суп на завтра, и заложила отверстие с вырывающимся наружу пламенем чугунными кольцами.

— А может быть, красавица Ирена? — сказала она, обращаясь больше к себе самой, чем к нему, и вытерла щеки передником.

Ганс молчал. Этого жена уже не могла вынести. Остатков наигранного спокойствия хватило только до двери, но на улице, во дворе, ее терпение кончилось. Она согнала куриц с насеста, выгнала детей с сеновала, прогнала украинцев, расположившихся на террасе, и наконец убежала на скамейку в саду. Там она разулась, очистила обувь от грязи. Гроза прошла стороной, стало гораздо прохладнее. «Хорошо бы немного отдохнуть, — думала Грета, — хоть один разок».

Она видела, как муж подошел к ней, но даже не пошевелилась, когда он сел рядом.

— Я все же предложу настоятелю свою помощь, — сказал Ганс.

— Знаю, — ответила жена.

Вечером Ганс Ахтерер решил, не дожидаясь согласия друга, увезти станки. Он знал, что ему не обойтись без помощи украинцев. Ему было хорошо известно, сколько врагов у него в деревне и что среди них есть такие, которые только и ждут случая, чтобы навредить ему. А в эти времена нет ничего проще.

На следующий день приехала Камилла. Дома была только Грета. Она с удивлением смотрела на девочку, которая смущенно стояла перед ней, не отваживаясь поставить на пол свою коробку и, запинаясь объясняла, что приехала навестить Ренату.

— Я слышала о тебе, — сказала Грета Ахтерер, когда Камилла назвала свое имя, — от Ренаты. Входи.

В комнате Камилла положила на стол записку от матери, развернула ее и сказала:

— Я приехала не просто так. Я хочу у вас работать.

Но Грету Ахтерер не так-то легко было провести. Названные девочкой причины казались ей недостаточными для объяснения настоящих мотивов этого неожиданного визита. В выжидающей позе девочки не было ни тени покорности, в ней, наоборот, скрывалось какое-то намерение. Грета задалась целью узнать, в чем оно состоит.

Радость Ренаты была безграничной. Она ни на мгновение не усомнилась в том, что Камилла приехала из-за нее, и уже в первую четверть часа постаралась показать ей двор, дом, чтобы сразу же ввести подругу в курс этой чудесной, захватывающей деревенской жизни. Вечером, когда девочки лежали в широкой удобной кровати, Рената, не замолкая ни на минуту, продолжала обо всем рассказывать. Камилла с трудом боролась со сном, но, когда Рената вдруг, без особого любопытства, спросила о своем отце, она сразу же проснулась.

— Мой отец приехал в отпуск, а твой — уехал. А потом мой тоже уехал, — сказала Камилла.

— Значит, там не осталось ни одного папы, — засмеялась девочка.

* * *

Императорские покои монастыря сохраняли свое роскошное убранство до 1940 года. В сентябре этого года в монастыре разместили беженцев немецкого происхождения из Бессарабии. Оставшимся там священникам разрешили и дальше осуществлять управление монастырем, но это продолжалось недолго. В 1941 году гестапо, согласно параграфу номер два распоряжения об изъятии частных и негосударственных владений в пользу рейха, произвело окончательную конфискацию монастыря.

К 1943 году, когда пункт переселения беженцев прекратил свое существование, императорские покои окончательно утратили свой первоначальный блеск. Барочная мебель, картины, зеркала и украшения были вывезены, чтобы дать место более простой обстановке. По дороге на склад самые ценные вещи украли, а оставшиеся хранились там не долго, так как все в конце концов было разворовано и сбыто по дешевке на рынке. Переселенцы на исконную родину, согнанные сюда ради иллюзии, не имели никакого понятия о месте, куда их выслали. Они с недоверием относились к местному населению, а местное население — к ним. Вместо своих зажиточных дворов они жили теперь все вместе в тесных, холодных залах монастыря с последними остатками украшений, потерявших первоначальный смысл, и прежде чем закрыть глаза после еще одного пустого, без единой надежды прожитого дня, смотрели вверх, на белую лепнину и живопись в медальонах, содержания которой они не понимали. Они не щадили этих стен, переживших века. Чтобы вывести на улицу печную трубу, уничтожалась декоративная отделка, а из-за вешалки для одежды отбивались богатые украшения на стенах залов. На наборном паркете варили, стирали, ели, играли, дети разрисовывали его для своих игр.

Главврач, в ведение которого перешли императорские покои для устройства в них лазарета, в первый же день велел с немецкой основательностью закрасить нежные тона стен и потолков белой краской. И только настойчивые просьбы одного из санитаров, который в мирное время преподавал историю искусств, удержали его от того, чтобы навсегда скрыть под толстым слоем краски изображение подвигов Фаэтона, Юпитера и Климены. В каждый зал установили в зависимости от его размера — от пятнадцати до двадцати железных коек. Здесь была хорошая естественная вентиляция из-за высоких больших окон. Но запах карболки и свернувшейся крови надолго впитался в эти стены и чувствовался годы спустя.