Полгода из жизни капитана Карсавина

«Но что же тут-то вынюхивает да крутит?..» — с неприязнью подумала Анна и прямо спросила:

— Вы что хотели, Иван Иосифович? К чему эта дипломатия?

Иркутский улыбнулся и пояснил свой заход издалека:

— Егорова, мне наш комсорг сказал, что тебя комсомольцы рекомендуют в партию. Вторую рекомендацию дает наш комиссар, а я вот тоже готов поручиться за тебя. Человек ты наш, честный, искренний перед партией. Пиши заявление…

Анна побледнела.

— Что с тобой? Тебе плохо? На тебе лица нет, — заметил Иркутский, но она тут же нашлась, поблагодарила парторга за доверие, сказала, что постарается оправдать его и побежала к самолету.

«Честный… искренний…» — с каждым шагом отдавались в ушах слова парторга, и ноги Анны переступали все тяжелей и тяжелей. Наконец она остановилась. Переведя дыхание, раскрыла полетную карту, но, ничего в эту минуту не понимая, ничего не видя, нервно захлопнула ее и в который раз принялась проигрывать свой, одной только ей известный вариант биографической анкеты.

«Итак, родилась, крестилась… Потом школа, рабфак, Метрострой…» Анна задумалась — с кем бы посоветоваться: «Говорить правду или молчать?..» Никто ведь в эскадрилье не знал, что она из семьи врага народа, что брат ее арестован, а сама она вот уже четыре года скрывает от всех это черное пятно…

Как забыть тот день в Ульяновской школе летчиков Осоавиахима, в которую она, Анна Егорова, была зачислена единственной из девчат. Сколько тогда было радости! И все-то ей нравилось в той школе, все-то ее любили, все у нее получалось не хуже, чем у парней. Но беда, как счастье, приходит вдруг. И вот однажды Анну вызвали в кабинет начальника школы.

— Егорова, у вас есть брат? — спросили, не ответив на приветствие, и все, кто совсем недавно поздравлял с зачислением в школу, посмотрели на нее государственно строго.

— У меня пятеро братьев, — ответила Анна, еще не догадываясь, почему так посуровели лица членов мандатной комиссии.

— Не юлите! Отвечайте как перед законом!

— Егоров Василий Александрович — кто он?.. — с разных сторон посыпались на нее вопросы, и Анна растерялась в тревоге за брата, заволновалась.

— Вася у нас рабочий… Он депутат Моссовета…

— Врешь, Егорова! Твой брат — враг народа! И ты скрыла это, хитростью пролезла в летную школу!..

Анна хотела рассказать, что никто в семье Егоровых не был и не мог быть врагом народа. Отец мерз в окопах империалистической войны, с винтовкой защищал Советскую власть в гражданскую. Старший ее брат, Василий, шестнадцатилетним мальчишкой вместе с отрядом питерских красногвардейцев пошел бить кадетов и был ранен. Кто же враг народа? Да разве сами они, Егоровы, не народ?..

Но слушать Анну не стали. Ее исключили из летной школы в тот же день.

Оставшись без копейки, она устроилась работать в трудовую колонию НКВД для малолетних правонарушителей. А спустя год отправилась к брату Алексею. Ехать предстояло через Москву. Город, когда-то любимый, с его улицами, площадями, витринами, звоном трамваев, казался ей теперь нереальным, неестественным. Все куда-то бежали, суетились. Черные репродукторы на столбах несли слова знакомых песен об огромной стране, которая просыпается с рассветом, о бронепоезде, который стоит на запасном пути. Но Анна словно не слышала этих бодрящих звуков, заливающих улицы: казалось, все происходит в тяжелом страшном сне… Задыхаясь от быстрой ходьбы, она влилась в толпу городского вокзала, подсчитала последние деньги и, наугад выбрав по железнодорожной схеме город, до какого хватило бы их доехать, взяла в кассе билет. Это оказалось как раз до Смоленска, где, Анна знала, был аэроклуб.

И вот Смоленск. С вокзала она решила идти прямо к первому секретарю обкома комсомола. В кабинете секретаря на ходу от двери до стола хотела было начать продуманную речь, но, кроме слов: «Мне нужна работа и жилье», сказать ничего не смогла. Секретарь обкома усадил Анну на диван, успокоил, потом долго куда-то звонил, о чем-то договаривался. После обеда, увидев ее пустой кошелек, одолжил двадцать пять рублей.

— До первой получки, Анна! — заключил весело и дал ей направление на льнокомбинат: — Я обо всем договорился. Работай спокойно. А как устроишься — зайдешь и расскажешь…

На Смоленском льнокомбинате Анну Егорову приняли счетоводом по расчету прядильщиц. Вскоре зачислили и в тренировочную группу аэроклуба. Летала Анна бесстрашно, уверенно, так что снова единственную «женскую» путевку — теперь уже на учебу в Херсонскую авиашколу — вручили ей.

Умолчала Анна Егорова о «темных пятнах» своей биографии: ничего не сказала о брате Василии, об отчислении из Ульяновской школы пилотов — и, слава богу, пронесло. Определили ее, правда, только на штурманское отделение, но она была несказанно рада и этому, о чем сразу же телеграфировала матери.

Степанида Васильевна благословила дочку.