Полгода из жизни капитана Карсавина

Возвращаясь с реки, Тина с изумлением замечала, что ни о чем не думает — живет здесь в деревне, радуется простору, теплым солнечным дням. Георгий Александрович до вечера пропадает где-то — говорит, что рисует портреты передовиков сельской нивы, а потом распространяется Савелию о каких-то там кризисах, падениях цивилизаций.

Падения!.. Агафониха-то вон сколько стоит — и ничего… Эх, да пусть падают эти цивилизации, смирилась про себя Тина, мы тогда еще посмотрим и увидим, а пока вдохнем благоухание — завтра в луга отправляться!..

Пронский обратил внимание на настроение Тины: она стала неровная — то хохочет, шумит, а то вдруг притихнет и загрустит. Как-то, не стерпев, он выговорил Тине свои замечания — он требовал, предъявлял свой счет дружбы, он учитывал каждое свое понимание ее душевных движений. И выходило так, что Тина была только должницей. Надо расплачиваться.

Почтительно выслушав его, как умного учителя незнающая девочка, в ответ Тина не проронила ни слова, а нервно вздернула плечиком и ушла прочь.

Да, как дерево, уже терявшее листву, вдруг теплой осенью вновь покрывается густою зеленью, так и сердце Пронского еще раз ожило, согрелось и раскрылось для любви. Разум же говорил о безвозвратно прожитых годах, о том, что никто, никакими жертвами в мире не может перекинуть мост от его осени к цветущей весне этой своевольной девушки, вернуть беззаботную и самонадеянную молодость.

У правления колхоза стояло два грузовика, в которых сидело десятка три колхозников. Все собрались на праздник русской березки. Это был новый праздник, и никто еще толком не знал, как он будет проходить. Мужики шутили вокруг да около выпивки, подшучивали над Савелием, спрашивая, сколько денег ему дала Нила. Савелий показал обществу два обтрепанных рубля, а потом порылся, пошарил в карманах — отыскал еще рубль и, довольный, продекламировал:

— Кто не слукавит, того баба задавит.

Мартын с Тиной взяли Савелия в машину с собой и по дороге он то и дело заказывал гармонисту Саньке, а гармонист играл:

комаринского,
«Интернационал»,
фокстрот,
«Запрягу ль я тройку борзых»,
«Красное знамя»,
«Как у наших у ворот»…

Дорога промелькнула быстро, в Петровке подкатили прямо к березовой роще. Роща была великолепная: высокие, стройные, немолодые березы еще по-весеннему белели в трепещущем наряде листвы. Было построено много всяких лотков, кафе, палаток, и получилось что-то вроде ярмарки.

— А где же собрание будет? — спросил Савелий. — Чтой-то трибуны не видно.

— Есть трибуна — вон там, — сказал парнишка в большой кепке.

— Идем в президиум, внучок, — Савелий махнул туда, где невнятно бубнил усиленный громкоговорителями чей-то докладывающий голос.

— При чем тут президиум, дедуль? Люди отдыхать приехали.

В этот момент послышался шум. Подошла веселая компания девчонок и молодых женщин.

— Мартын, садитесь с нами.

Девчата быстро перезнакомились с Тиной, достали из сумки портвейн, купили еще лимонаду, бутербродов, пива, и скромный девичник начался. Так они просидели за столиком добрый час, а потом все пошли к реке.

Солнце палило еще с утренней стороны, когда парни и девчата отчалили на двух лодках в луга. Мартын налег на весла. Плыли среди солнечных берегов, по солнечной воде. Волны лениво плескались за кормой, словно игривые щенята, фыркая и обнажая по временам белые зубы, но Мартын не замечал их. Откидываясь назад при каждом взмахе весел, он видел лишь тонкую пену кружев из-под приподнятых небрежно колен Тины. Санькина двухрядка замедленно выстреливала вальс «Над волнами». Но вот кто-то затянул песню. Ее поддержали…

Когда лодки вошли в Песчанку, парни предложили девчатам купаться. Те заартачились: волосы помокнут. Тогда Санька брызнул водой на сидящую подле него Аниску. Девчата завизжали, начали пригоршнями бросать воду парням в глаза, в рот. Скоро отказываться от купания уж не было причины.

Лодки причалили к кусту, девушки, отделившись, разделись шагах в пятидесяти от парней, стыдливо прячась в завесы юбок и рубах. На горячем, полдневном солнце засверкали розовые девичьи тела, замелькали по отлогому песчанику и посыпались в воду, разрывая опрокинутые в ней облака и солнечную синь.

Тина промчалась в воду стрелой. Нырнув, дошла до дна и там, охлажденная родниками придонная вода остужающе-сладостно заскользила вокруг кровеносного тела. Неподвижный Мартын проследил за ней, и когда она уже скрылась в воде, мигом смахнул с себя легкую рубашку с погонами, ботинки, брюки, ринулся в реку и, сильными взмахами мускулистых рук рассекая воду, поплыл туда, где в букете девичьих голов серебрилась голова Типы.

Парни с шумом и восторженным гоготом устремились за Мартыном. Девушки храбро встретили атаку, зашвыряли парней фонтанами сверкающих брызг. Парни приостановились, но Мартын в это время нырнул и ухватил за ногу Тину. С оглушительным визгом Тина рванулась прочь, и вся стая девичья бросилась врассыпную, бурля и вспенивая ногами воду.