В дни, предшествующие прорыву, на аэродром зачастили представители различных служб дивизии, армии, фронта. Начпо Тупанов прямо у самолетов вручал штурмовикам партийные билеты, тут же проводил политинформации, собрания. Анна не раз видела на стоянке боевых машин и политотдельца Шверубовича. Он почему-то сторонился летчиков, а если бывал на аэродроме, то обычно крутился возле механиков, оруженцев, младших авиаспециалистов.
Но вот однажды под вечер Шверубович появился в летной столовой. Ужин давно закончился, однако пилоты расходиться не торопились. Эти редкие минуты, когда все собирались вместе, Анна очень любила. Обычно здесь, прямо за столиками, обсуждалась боевая работа штурмовиков. Когда день выдавался удачный, летчики шутили, с юморком рассказывали о только что пережитом, о минутах, когда даже бесстрашное сердце сжимается и невольно прощаешься с жизнью… Пафос, высокие слова, как и бравада, здесь, среди поистине героических дел и поступков, не приживались. Не случайно появление в столь неурочный час политотдельца Шверубовича насторожило пилотов.
— Товарищи! — остановившись у входа в столовую, официальным тоном, каким привык говорить с трибун, обратился он к бойцам. — В канун ответственной операции нашей победоносной армии по освобождению от гитлеровских оккупантов родной Тамани…
— Короче! — прервал Шверубовича Гриша Ржевский и на вытянутой руке поднял котенка — очередной свой талисман-причуду, — которого никак не мог приучить сидеть за пазухой. — У меня вот хозяйство не кормлено…
— Прошу не шутить! — сдвигая к переносице брови, произнес Шверубович, и Анна вспомнила это его выражение лица: Гошка всегда так картинно хмурился, когда хотел подчеркнуть, что за его лбом скрывается нечто недоступное пониманию его ровесников-метростроевцев. — Речь, товарищи, идет о ряде политических мероприятий, которые нам предстоит провести среди летного состава… — Большие навыкате глаза Гошки Шверубовича смотрели нагло — так же, как тогда в юности, и Анне показалось, что в них вспыхнул злой огонек.
— Что за мероприятия? — выкрикнул сидящий с ней за столиком Валентин Вахрамов.
— Нам, товарищи, предстоит провести, — упрямо повторил инспектор политотдела, — собеседование по четвертой главе истории ВКП(б)… — Губы Гошки — красные, бесформенные — шевелились, будто два червяка ползли по лицу, а из ноздрей крупного носа раздувались пучки волос. Сделав паузу, он расшифровал: — Поговорим о диалектическом материализме…
Что произошло в следующее мгновение, минуту назад не смог бы, пожалуй, предвидеть даже зачинщик происшествия. А вышло все само собой, без всякого сговора, без заведомой подготовки. Кто-то из пилотов запустил в Гошку Шверубовича соленым огурцом, что вызвало мгновенную и единодушную реакцию остальных — тут же с разных сторон в него полетели такие же огурцы, которыми упорно вот уже несколько месяцев кряду снабжал пилотов начпрод батальона.
Гошка Шверубович мгновенно ретировался.
— Ну, братцы, готовьтесь, — когда всеобщее веселье стихло, прокомментировал текущий момент капитан Карев. — Пороть будут!..
На следующий день действительно на аэродром прилетел начпо Тупанов. Чем-то явно озадаченный, начал он издалека: какое настроение у бойцов перед ответственной операцией — прорывом Голубой линии противника, какие трудности?
— Доктор Фауст в таких случаях восклицал: «Что трудности, когда мы сами себе мешаем и вредим!..» — простодушно заметил Карев.
Тогда начпо, отбросив дипломатию, сурово спросил, отчего так по-мальчишески повели себя пилоты с одним из его сотрудников.
Не сразу, но прояснилось, что в ответственные часы боевого дежурства на аэродроме предлагаемые инспектором Шверубовичем мероприятия по четвертой главе истории ВКП(б) не слишком-то нужны, что моральный дух штурмовиков и без того силен, поскольку с приказом на боевой вылет им вручается достаточно мощное оружие, которым они и руководствуются от имени народа.
— Будь по-вашему! — сменил гнев на милость начпо.
Вскоре боевые события над Голубой линией закрутили полк штурмовиков и встревоживший политотдельцев инцидент забылся, тем более что те события для 805-го авиаполка начались значительно раньше, чем для всех остальных.
Как-то в один из майских дней командир полка Козин собрал летчиков и не зачитал приказ на боевой вылет, а обратился к ним с вопросом, почти просьбой:
— Кто готов выполнить особое задание командования Северо-Кавказского фронта, прошу — два шага вперед.
Строй колыхнулся и сдвинулся навстречу Козину всем составом.
— Спасибо, друзья. Я верил в вас, — сказал командир полка, и на мгновение над летным полем нависла непривычная тишина. — Придется выбирать…
И вот из строя вышел комэск Карев — признанный мастер штурмовых ударов. «Этот боец дело знает», — подумала Анна. Следом за ним шагнул Иван Сухоруков. «Ванечка отличился в боях на подступах к Военно-Грузинской дороге. Его грех не взять…»