Поля крови. Религия и история насилия

Даже Арджуна, которого часто раздражает стремление брата к ненасилию, однажды замечает дилемму Ашоки. В «Бхагавадгите» он обсуждает эти проблемы с Кришной перед последней битвой с Кауравами. Он стоит на колеснице позади Кришны и вдруг ужасается, осознав, что во вражеских рядах – его кузены, друзья и учителя. И он говорит:

…не нахожу я блага
В убийстве моих родных, в сраженье, Кешава.
‹…›
Их убивать не желаю, Мадхусудана, хоть и грозящих смертью{286}

.

Кришна пытается его утешить, перечисляя традиционные аргументы, но Арджуну это не убеждает. Он молвит: «Не буду сражаться!»{287} И тогда Кришна вводит совершенно новую идею: воин должен полностью абстрагироваться от своих действий и исполнять долг, не ощущая личной вражды и личных интересов. Подобно йогину, он должен отключить свое «Я» и действовать безличностно – как бы и не действовать вообще{288}. Подобно мудрецу, даже в безумии битвы он должен остаться бесстрашным и лишенным желаний.

Мы не знаем, убедили бы Арджуну эти доводы или нет, ибо внезапно его оглушает устрашающая эпифания. Кришна открывает, что он есть воплощение бога Вишну, который сходит на землю, когда вселенскому порядку угрожает опасность. Как владыка мира Вишну вовлечен в насилие, которое составляет неотъемлемую часть человеческой жизни, но не терпит вреда от него:

Не связывают Меня эти действия, Дханаджая;
Я остаюсь безучастен, к делам не привязан{289}

.

Арджуна смотрит на Кришну и видит, что всё – боги, люди, природа – пребывает в теле Кришны, и хотя битва еще даже не началась, Пандавы и Кауравы уже устремляются в пылающие зевы бога. Кришна/Вишну уже уничтожил оба войска, и не важно, будет ли Арджуна сражаться. Кришна говорит: «И без тебя погибнут все воины, стоящие друг против друга в обеих ратях»{290}. Что ж, многие политики и военачальники говорили, будто не просто совершают зверства, а являются орудием высших сил, – но немногие при этом избавились от эгоизма. И не о каждом можно сказать, что он «отрешен от связей, ко всем существам не враждебен»{291}.

Пожалуй, «Бхагавадгита» оказала на людей более сильное влияние, чем какой-либо другой индийский текст. Однако и «Гита», и «Махабхарата» напоминают, что легких решений для вечной проблемы войны и насилия не существует. Да, индийские мифы и обряды зачастую славили алчность и войны. Однако они также помогали осмыслить трагичность войн и предложили способы очистить психику от агрессии и жить совместно без всякого насилия. Мы – грешные люди с жестокими сердцами, которые хотят мира. В те времена, когда была сочинена «Гита», к подобным выводам приходил и народ Китая.

Глава 3 Китай: воины и благородные люди

Китайцы думали, что в начале времен люди не отличались от животных. У существ, которые впоследствии стали людьми, были «змеиные тела и человеческие лица или бычьи головы и тигриные морды»{292}, а будущие животные умели говорить и имели человеческие навыки. Наши предки жили в пещерах, нагими или одетыми в шкуры, питаясь сырым мясом и дикими растениями. Развитие человечества пошло по особому пути не благодаря природному складу людей, а поскольку им помогли пять великих царей, которые знали порядок вещей и научили людей жить в гармонии с ним. Эти Мудрые Цари прогнали животных и убедили человечество жить отдельно. Они разработали орудия и технологии, необходимые для организованного общества, и составили кодекс ценностей, соединяющий людей с космическими силами. Таким образом, с точки зрения китайцев, человеческая природа не была данностью, но и не развилась естественно: ее сформировали и сконструировали правители государств. Но тогда получалось, что люди за пределами цивилизованного китайского общества – не вполне люди. И если китайцы скатятся в социальный хаос, то наступят времена дикой жестокости{293}.

Однако через две тысячи лет от начала своей цивилизации китайцы озаботились весьма глубокими социальными и политическими проблемами. В поисках ответа они обратились к истории или, точнее сказать, к своей воображаемой истории: научных и лингвистических способов исторической реконструкции еще не было. Мифы о Мудрых Царях сформировались в период Сражающихся царств (ок. 485–221 гг. до н. э.), когда китайцы переживали болезненную трансформацию мультигосударственной системы в единую империю. Однако истоки мифов, возможно, восходят к шаманской мифологии времен охотников и собирателей. Отражают мифы и представления, которые возникли у китайцев о самих себе за истекшие тысячелетия.