Поляки в Сибири в конце XIX – первой четверти XX века: историографические традиции, новые направления и перспективы исследований

Кроме уже упомянутых в российской армии также служили командир 1-го уланского полка подполковник Казимир Пекарский и капитан Инженерного батальона Юзеф Сьвиршчевский (Józef Świrszczewski). В корпусе генерала Довбор-Мусницкого служили командиры первых трех пехотных полков: кроме полковника Румши, подполковник Доминик Дунин-Марцинкевич и майор Ромуальд Кохутницкий. Только командир Штурмового батальона капитан Дойян-Сурувка служил в Легионах Пилсудского [34, Rozkaz mjr Czumy z 6 września 1918 r.; 35, Pismo mjr Czumy do Inspektora Wojsk Narodowych przy Czecho-Słowackim Korpusie z 7 grudnia 1918 r.]. Таким образом среди командиров польской армии доминировали офицеры, которые большую часть своей военной карьеры служили в российской армии и, если верить сведениям очевидцев того времени, они имели наибольшее влияние на облик польских войск в этом столь далеком от родины крае. Споры о компетенциях между Чумой и бывшими офицерами российской армии начались сразу по его прибытии в Сибирь [24, Warunki w jakich powstał i został zorganizowany 1 Pułk Ułanów przy 5 Dywizji Syberyjskiej gen. Hallera, с. 4–23]. Однако благодаря хорошим отношениям майора Чумы с чехословацким командованием ситуация до начала 1919 г. оставалась стабильной.

Если в армии удалось установить единство командования, в политических вопросах велся острый спор между двумя главными польскими организациями в Сибири и на Дальнем Востоке: Польским военным комитетом и Польским национальном комитетом на Дальнем Востоке. Эти споры были чрезвычайно сложными. Взаимное недоверие существовало со времени съезда делегаций, представляющих почти все польские организации, функционирующие в Сибири и на Дальнем Востоке, а также в Маньчжурии, который состоялся в Иркутске в конце ноября 1918 года. В нем приняли участие также представители чехословацких властей. Во время заседаний был достигнут компромисс: Польский военный комитет должен был заниматься вопросами, связанными с вербовкой в польские отряды пленных, служивших в армиях центральных держав, а также солдат бывшей российской армии. В свою очередь, Польскому национальному комитету следовало взять на себя опеку над гражданским населением, в особенности семьи солдат, служащих в польских отрядах, а также проводить среди него деятельности по сбору добровольцев вступить польского войска [52, Telegram Misji Francusko-Polskiej do francuskiego Ministerstwa Wojny i gen. Hallera (b.d.); 42, Telegram mjr Czumy do KNP w Paryżu z 12 listopada 1918 r.]. Спорным остался вопрос, какая из организаций будет политическим представителем создающихся польских войск. Несмотря на то, что компромисс был достигнут, между деятелями обеих организаций в дальнейшем царила враждебная атмосфера, а взаимное сотрудничество проходило не очень успешно. Обе стороны обвиняли друг друга в нарушении постановлений конференции и даже измене польским интересам для выгоды иных стран [42, Polskie organizacje polityczne na Syberii (b.d.)]. Некоторая неоднозначность была особенно характерна для деятельности Польского национального комитета, поскольку в нескольких важных вопросах деятели этой организации старались заручиться поддержкой со стороны российских властей против, в частности, польского военного комитета, что привело к тому, что российские власти по просьбе одной польской организации препятствовали другой. Это давало им политический аргумент в переговорах с полковником Чумой, а также с Польским военным комитетом [30, с. 164–172].