Поляна, 2012 № 01 (1), август

Июнь. Две тысячи восьмой.
Дожди.
За власть грызутся меж собой
Вожди.
А мы за чашей круговой,
Мой друг.
Всё так же узок, боже мой,
Наш круг.
Печально? Что ж, судьбы иной
Не жди.
Всё ниже тучи над страной.
Дожди…

Град Елабуга уездный

Град Елабуга уездный —
Галки, ели, край земли —
В стороне дорог железных —
В небе стонут журавли…
Кама-матушка широко,
Вольно волны катит вдаль.
Что, Марина, одиноко?
Грудь сосёт тоска-печаль?!
«Чёртов город с городищем,
Спас заглохший, пустыри…
Мы на пару с ветром свищем
От зари и до зари…»
Шаль на плечи — в пляс пуститься,
Руки в боки — в горле ком.
Обезуметь, с круга спиться
И — не помнить. Ни о ком.
Бога нет, когда нет веры.
Глушь. Елабуга. Война…
Дни свинцовы, очи серы.
Душно. Узел. Тишина…

Увы, слепцу неведом свет прозрений

Увы, слепцу неведом свет прозрений —
хоть сдохни на кресте иль на колу —
и неудавшихся стихотворений
я ворошу печальную золу.
Вини меня в цинизме, даже трусости —
пожалуй, хоть во всех грехах подряд.
Кто говорил, что не сгорают рукописи?
Не верь. Я знаю: здорово горят.

Владимир Липунов (Хлумов)

Сухое письмо (Из «Книги писем»)

Прочтите, пожалуйста,

и отдайте врагу народа

Витольду Яковлевичу,

для исправления.

Сегодня вы прочтете мое письмо. С этого дня вы меня уже никогда не забудете, а значит, не забудете и ЕГО. Мне двенадцать лет. Сегодня умер ОН. Я не могу написать ЕГО имени, потому что горе станет нестерпимым, и я сделаю это раньше, чем напишу письмо. А я должен написать, обязательно должен, чтобы вы не подумали, что мой поступок — каприз мальчика-подростка. Да, эта мысль меня очень мучает и терзает. Я все думаю, как бы вы не решили, что я еще слишком мал и делаю это несознательно, от испуга, что ли. Не думайте, пожалуйста, так. Я давно повзрослел, я родился в начале войны, а военные дети быстро взрослеют изнутри. Когда я родился, мои папа и мама очень полюбили меня, потому что шла война и мужчин стало не хватать. Нет, не о том. Я перескочил. Рано. Я хочу еще что-нибудь вам о причинах моего поступка сказать, мне все кажется, что вы мне не поверите, что у меня был сознательный план. Плохо, что мне мало лет. Плохо и хорошо. Хорошо, потому что вы меня никогда не забудете и, значит, не забудете и ЕГО.

Я родился в начале войны, а военные дети быстро взрослеют. Когда я родился, мама сильно обрадовалась, а папа счастливый ушел на фронт. Но я этого, конечно, не помню, а пишу так, чтобы вы могли понять, что я могу догадываться о чувствах других людей, даже взрослых. Это потому, что я много думал. Поэтому мне не надо все испытать самому, ведь и взрослые правильно судят о многом, чего не видели. Раньше я любил радио, а теперь я ненавижу радио. Мне теперь кажется, что тяжелый магнит вставлен ему внутрь для того, чтобы притягивать злые вести. Хорошо, что я не буду больше никогда слушать злые вести. А говорят, что скоро появится радио, в котором вместо тяжелого магнита будет специальная форточка, через которую будет видно человека, который передает последние известия. Вот здорово. Один мальчик, правда, сказал — я не буду называть его фамилию, пусть ему станет стыдно, и он сам признается воспитательнице — этот мальчик сказал, что такое радио с форточкой уже есть у некоторых людей. Конечно, вранье. Потому что ОН не допустил бы такой несправедливости, чтобы что-то у одних уже было, а у других еще не было. Я думаю, что ОН, если бы ЕМУ предложили иметь лично такое радио, конечно бы от него отказался. Потому что это было бы несправедливо. Но, конечно, такое радио обязательно сделают, но счастья у вас полного не будет, потому что не будет ЕГО уже никогда. А я ЕГО видел живым! Но сначала я ЕГО не знал, не знал, что ОН такой.