Поляна, 2014 № 01 (7), февраль

— Ты все поймешь и все сможешь. И все будет хорошо. Ленка тебе что говорила? У тебя на лбу написано: «Ве-зу-ха». Говорила? Говорила. Вот и я тебе то же самое говорю. Ты — уникум. И мы тебя нашли. А ты нас. Меня. Мы теперь с тобой подруги. И нас — трое. Вместе с твоей Ленкой. Да? Как ты там думала? Блондинка, шатенка и рыжая. Думала так?

— Ду… думала…

— Вот и хорошо. Ты в банк ходила?

— Нет еще.

— Иди, сходи. Надо деньги тебе взять. Он еще, — она посмотрела на часы, — полчаса работает. Пойдем, я тебя отведу. Умойся и пошли. Кредитку не забудь.

Мы вышли на улицу, не торопясь прошли в сторону Зубовской. Около банка Алла сказала:

— Иди, сними пару тысяч, а я тебя тут подожду, подышу.

Я зашла в банк, подошла к окошку, за которым сидела девушка, похожая на симпатичную мартышку. Протянула карточку:

— Две тысячи рублей можно снять?

— Конечно, — ответила, улыбнувшись, обезьянка.

— Скажите, пожалуйста, сколько у меня всего на счете?

Девушка пощелкала по клавишам, внимательно посмотрела на меня:

— Вам сказать сумму… в какой валюте?

— Ну, в рублях…

Девушка еще раз внимательно посмотрела на меня, потом с интересом оглянулась по сторонам, потом еще пощелкала, взяла бумажку, что-то написала на ней и протянула мне. Я прочитала: «23 000 000 р.»

— Это — сумма? — спросила я. Вопрос был не слишком умен.

— Нет, это шифровка, — улыбнулась девушка. — От Алекса. Юстасу.

— То есть… это у меня рублей… столько… теперь…

— Да, — мартышка улыбалась во все зубы. Как мне показалось, сочувственно.

— Странно, — сказала я.

— Это бывает.

— Я вижу.

— Нечасто… к сожалению, но бывает. Так сколько вы снимете со счета? Две тысячи рублей?

— Пожалуй… двадцать. Нет, тридцать… вообще-то… дайте сразу сто.

— Хорошо.

Автомат выдал очередь из зеленовато-голубоватых фантиков с надписью «Ярославль».

— Спасибо.

— Всего хорошего.

Я вышла из банка прямо с пачкой в руке.

— Ну как? — спросила, мерцая зеленью глаз, Алла.

Я молчала.

— Пачку-то спрячь.

Я положила пачку в сумочку.

— Ты у Тимура потребовала сколько? Пол-лимона евро? Вот и получи. Вместе с несклоняемостью и дефисом. Тимур тебе, конечно, сумму немного округлил в твою — заметь — пользу. Ну, как говорится у вас в Крестах, с походцем. На случай если евро вырастет по отношению к рублю. Или ты недовольна?

— Я довольна.

— Вот и иди отдыхай. Спи. Завтра, как проснешься, приходи в офис. Напоминаю: код 155,16-я комната. И запомни: эти деньги — никакой не аванс. Ты ничего никому не должна. Ничего и никому. Вот так. Давай. До завтра.

Алла поцеловала меня в щеку, смахнула помаду тыльной стороной ладони и быстро и изящно зацокала в сторону Зубовского бульвара. Я некоторое время смотрела, как она гарцует, красиво раскачивая рыжей шевелюрой в одну сторону и бедрами — в другую. К ней тут же приклеился какой-то толстый мужик в кепке. Алла, не останавливаясь, что-то сказала ему, и он отшатнулся. Поправил кепку, мотнул головой, ухмыльнулся, плюнул и пошел прочь.

А я пошла на улицу Тимура Фрунзе.

И — как пишут в своих романах матерые писатели — «смеркалось».

13. Дело было в Палестиновке

Домой идти пока не хотелось. Хотелось побродить по вечерней Москве, повспоминать и помечтать. В юности — мечтается, в старости, наверное, — вспоминается (посмотрим), а в тридцать с гаком, в сорок — и мечтается и вспоминается в одном флаконе. Я как-то разом ощутила всю прелесть зрелости. На меня впервые в жизни накатило что-то вроде мудрого покоя. Господи, как же хорошо! Ты живешь сразу и в прошлом и в будущем, и в настоящем. Живешь в полновесном трехмерном времени. Боже мой, как же это здорово! А Юнг с его кризисом среднего возраста, который у него, видимо, все же был, — пошел куда подальше.

Вокруг была Москва, Мой Город. Город меня явно принимал. Это чувствовалось во всем, хотя это «все» трудно было проартикулировать. Меня принимал улыбающийся сверху противотуманный фонарь, похожий на прищурившегося доброго китайца, принимала безалаберно-веселая мельтешня неона в луже, принимал черный, словно чугунный, силуэт старой липы на фоне голубого особняка. Я прошла всю улицу Тимура Фрунзе и вышла на Фрунзенскую набережную, завернула налево. Ноги вынесли меня сюда сами. Вот он, этот дом.

Номер 12.

Странно все на этом свете. Какой-то туманно-роковой Тимур Тимурович прописал меня, подобрав в глубинке, на улице Тимура Фрунзе. А здесь, на Фрунзенской набережной, в 1993-м произошло то, что вышвырнуло меня из Москвы на десять с лишним лет. С Фрунзе по жизни, выходит дело. Как его там звали? Михаил Васильевич, кажется. Узнать, что ли, о нем побольше…