Поляна, 2014 № 03 (9), август

— Мы не причина, а следствие. Вы мусорите, и от этого заводятся крысы, — объяснил крысенок, — так кто же заставляет вас сваливать у домов кучи мусора?

Мне нечего было возразить. Мы помолчали. Крысенок смотрел на мир.

— Скажите, — снова спросил я, — почему вы все время смотрите на мир?

— Видите иву? Я ее придумал еще зимой. Весной она выросла. Потом я придумал листья, и они появились.

— А сейчас что вы придумываете?

— Ветер, который шевелит листья, — видите?

Ветер действительно появился.

— А все, что вы придумываете, появляется на самом деле?

— Пожалуй, да, — поразмыслив, ответил крысенок-фантазер.

— И что же еще вы придумали?

— Да, пожалуй, все.

Оказалось, крысенок придумал многое. Он придумал… Кишинев, район Ботаника, улицу Воссоединения, дом номер 19 по этой улице, все его девять этажей и сто четырнадцать окон с этой стороны и девяноста семь — с той.

Крысенок придумал голубей, топчущихся на крыше этого дома, иву, которая растет у второго подъезда, деревянные двери в подъездах дома, полусодранные объявления о продаже квартир на этих дверях.

А еще — дыры в асфальте, лужу у четвертого подъезда. Потом он придумал лавочки у дома, и стол между ними, мужчин, которые играют в карты за этим столом днем (карты он тоже выдумал), старушек, сидящих по вечерам на лавочках, и детей, которые играют в песочнице, тоже выдуманной крысенком. Он придумал меня и придумал, что мне хочется курить.

А еще он придумал, что я все это написал, и вас, и то, что вы читаете то, что он придумал.

Морской этюд

По утрам в комнате было так тихо, что они чувствовали дыхание мертвых. А когда и дыхание умолкало, становились слышны голоса. Мертвые перешептываются, говорил он женщине. Но та никогда ничего не слышала — возлежа на рваной простыне, накинутой на пружинную сетку железной кровати, она хранила величественный покой в приподнятых уголках губ и спутавшихся после любви волосах. Иногда мужчина случайно забывал в них поцелуй, и тот перебирал каждый волос ее прически.

Ночью в деревянном домике было холодно — они заворачивались в жесткое одеяло, такие называют солдатскими, как в спальный мешок. Один раз за две недели пошел дождь, пришлось подставить тазик, чтобы пол не намок от воды, но он все равно намок. В доме пахло морем. Было оно совсем неподалеку — сразу за домом начинался дикий пляж, поросший низким кустарником, и он любил представлять, как выглядели эти места лет триста назад. О чем ты думаешь? — спрашивала она его в такие моменты, но мужчина не отвечал, потому что и сам не мог точно ответить. О том, как люди, еще не научившиеся шить себе одежду, ходят по кромке пляжа и собирают раковины, они вот за тем изгибом берега, и мы сейчас с ними столкнемся?

Волны здесь были совсем маленькими, и за те две недели, что они прожили у моря, песчаная коса подползла к берегу на три-четыре метра. Он ловил на косе креветок, иногда нырял, но море так волновалось, что под водой можно было увидеть лишь песчаную муть и, только вплотную приблизившись, лица других ныряльщиков. Даже в солнечную погоду.

Когда он в первый раз заплыл на косу ловить креветок, — а у берега их почти не было, — погода начала портиться. Минут через десять пошел дождь, но вода в море была теплой, как его кожа, и поэтому он не вернулся, а пошел по косе дальше. Иногда его ноги словно что-то покусывало, и мужчина понял — это жесткие панцири креветок, поднятых из песка его тяжелыми шагами. Как раз над косой остановилась туча, и он увидел, что женщина поднялась с покрывала — она лежала на пляже даже в сильный ветер, словно сама была частью этих песков, поросших кустарником, — и стоит у берега, держа в руках сандалии. Он крикнул ей, что все нормально и дождь скоро кончится, и он побудет еще на косе. Он не разглядел, кивнула она или нет, но женщина пошла обратно и легла на покрывало. Несколько минут он смотрел на нее, а потом снова опустил сачок в воду и стал вести им за собой. Сачок был слишком большой, своего он не захватил, а этот оставили люди из соседнего домика, уехавшие пораньше, потому что не дождались солнечной погоды. Наловив где-то полкилограмма мелких креветок, он ссыпал их в целлофановый пакет, завязал и поплыл к берегу, держа пакет с сачком в левой руке и подгребая правой. Несколько креветок шмыгнули в дыру пакета, но ему не было жалко, наоборот. Ему было жаль тех креветок, что не выбрались обратно в море, но он плыл к берегу, зажимая пакет в левой руке, потому что женщина любила креветок.

Вернувшись в дом, он перелил воду с креветками из пакета в таз, чтобы потом сварить их, а женщина сняла с себя купальник, выжала и повесила на веревку, натянутую под потолком в углу комнаты.