Поляна, 2014 № 03 (9), август

Женщина была маленькая, с длинными волосами, и когда она, сидя над ним, набрасывала на их лица волосы, они оказывались словно бы веще одном маленьком доме, в щели которого заглядывал любопытный свет. У нее была смуглая кожа, ясный взгляд, лицо тринадцати лети ей девочки и тело взрослой женщины. Она любила море, креветок, ветер на пляже, любила его и кормила бездомных собак, побиравшихся в этом пустынном лагере отдыха на побережье Черного моря, отчего он любил ее каждый день еще больше, хотя, казалось, больше уже некуда. Е[о все равно, сегодня — больше, думал он, ныряя, чтобы посмотреть, как под водой крутятся спирали песка, да, еще больше, и выныривал, чтобы взглянуть теперь на нее — далекую и очень маленькую на пляже.

Собак она нашла на третий день их отдыха, когда они возвращались из столовой, где кормили непритязательно, но порции давали большие, и им это нравилось, потому что они часто были голодны. Два щенка — рыжий и черный, и мордочки у них были потешные, когда он фотографировал их на руках своей женщины. Он не позволял ей кормить щенков чаще двух раз в день, потому что знал — скоро они уедут, и если щенки не научатся добывать себе пропитание, то погибнут зимой, когда в санатории не будет отдыхающих.

Фотографировал он лучше нее, поэтому сам почти не снимался, и они потратили четыре пленки на тридцать шесть кадров. Он часто думал, что, когда вернется в город, выложит снимками пол, и у них снова будет один день моря. Вот она просыпается, лежит, улыбаясь ему — выходит из дома — останавливается у дерева, накинув на плечи свитер, потому что утром еще прохладно — сидит на корточках, разглядывая чайку, которая осторожно подбирается к куску хлеба, оставленному кем-то на пляже — стоит в море, подняв плечи, словно просит о чем-то у неба — глядит во тьму. Эту, последнюю фотографию, он снял ночью, когда не было даже луны. Они вышли на пляж — позади горели огни санатория, а перед ними было еще несколько метров песка и едва слышное темное море, которого они, впрочем, не видели. Страшно, сказала она, и даже вспышка фотоаппарата ничего не изменила, только осветила на миг ее, словно она была во тьме, и только во тьме, и не было ни моря, ни песка, только она да отсутствующий свет. Им показалось, что море вот-вот начнет наступать, и они не заметят, как вода покроет всю землю, — поэтому они пошли прочь от моря, держась за руки, и он понял, что сдерживает себя, чтобы не побежать.

Ну, а в остальном все было прекрасно. Они хорошо ели и даже готовили себе еду в кастрюле, варили ее электрическим кипятильником, а на рынке, куда надо было идти два километра от базы, он покупал пиво «Золотой фазан». Когда мужчина ловил слишком много креветок, то они делились ими с соседями — молодой семьей с двумя детьми. После того как пошли дожди, семья уехала, оставив им несколько мелких, но очень сладких арбузов, и, прощаясь, он подумал, что где-то видел этого молодого парня, уже обзаведшегося женой, детьми и машиной. Но передумал спрашивать.

Они пошли на пляж, а когда вернулись — обнялись. Каждый почувствовал песчинки на коже другого: посмотрев ей в глаза, он почему-то подумал, что у нее испуганный взгляд, но это, конечно, было не так.

Андрей Оболенский

Последний бокал вина

«…И небо теперь внутрь меня падает,

Как ты смогла это сделать, такая слабая?»

Алексей Дроздов

Курортные романы…. Фу, как банально и предсказуемо, сколько об этом написано и сколько историй рассказано в мужских компаниях за бутылкой вина, или, того хуже, за пивом с водкой в пропорции три к одному.

Покрасневшие лица, потные лбы, бледные, кривые улыбки, прыгающие губы, споры, гогот и похлопывание по плечу. Или мертвая тишина, только захлебывающийся от счастья быть услышанным голос солиста, героя на несколько минут. Разные рассказывают истории о курортных романах. И я участвовал в пьяных мальчишниках, и я рассказывал и слушал, балдея, ржал, как конь. Все бывало. Сауны или закутки на десяток человек в ресторанах — штука, знаете, такая…, к откровенности располагающая, когда выпьешь под хорошую закуску, да и без нее тоже. Но не все рассказывают и по пьяни, у всех есть тайны. У кого — боль сердечная, у кого — грех, у кого — ни то, ни се.

Есть тайна и у меня. Эта история — живая, она не окаменела в слоях моей памяти, она наверху и всегда там останется. Мало того, мне иногда кажется, что она будет иметь продолжение. Но это только кажется, продолжения не случится, знаю. Воспоминания о тех днях я смакую уже не один год, осторожно, почти с трепетом зажигая словно свечи, строго отмеренные кусочки памяти. Так пьют хорошее вино, так читают хорошую книгу, поглядывая, сколько еще осталось. Думается мне, что вспоминаю я о любви и даже в этом почти не сомневаюсь, потому что нет у любви законов и правил, она может быть взглядом, словом, прикосновением, может длиться год, день, минуту даже. И ничем не хуже той, которая длится всю жизнь, хотя такой и не бывает, по-моему.