Поляна № 1(1), август 2012

– Да уж, приятный. Ты ж на свадьбу ехал, а я тебя с нее сдернул.

– Да ты че, Вовка. Все уж забыто. Лучше расскажи, как там в Москве? Тяжело, наверно? Это ж такой город… Как этот парень по радио поет: «лучший город Земли»…

Проснулся я, как и сутки назад, все на той же казенной лавке с клеймом МПС. В кармане нащупались два рубля. «Неужели все те же, что и вчера?» – подумал.

Потом было пиво в соседнем зале и утренний безбилетный полет в теплой электричке. В сторону Москвы. В сторону множества адресов и телефонов, за каждым из которых равнодушно хлопали вечно перепачканные чернилами двери с надписью: ОТДЕЛ КАДРОВ. С двумя прекрасными молдаванами в тамбуре, которые валили с лесоповала, где их сильно надули по деньгам. Путь им далек лежал, если ехать, как мы ехали, на перекладных. Даже от Москвы далеко лежит Тирасполь, а мы и до Москвы еще не добрались. Молдаване мне луковицу дали, немного хлеба и три сигареты.

Куда же запропастилась вся та прежняя жизнь с ее ежеминутным крохоборством, почему так вольно стало дышать? Дела ведь мои нехороши.

Целый год моей единственной жизни пошел на то, чтобы овладеть такой престижной профессией, как фотограф! Но люди и события этого года, едва отделившись от меня, стали блекнуть и таять, пока не превратились в условные силуэты вроде тех, что быстро режут из черной бумаги умельцы на пляже.

Лучше песню новую спою вам.

Эх, ды ехал человек ды на свадебку. Посидеть он, сокол, хотел во тепле и на людях. Эх, ды выпить-дзакусить, а не то сплясать. Вот и то-то, дзакусить-сплясать. Как у яго бровь-то чернобура, ды чернобура бровь одинешенька. А друга-та бровь, ударив в земелешку, обернуласси гордым соколом. Ды улетел энтот сокол и не знать куда. Вота-вота, и не знать куда. За те ли, что ли, за три моря-то. Помогать другим, бедным людям-то. На морозце человек тот поплясыват. Во тепло да за стол, что шумит вином, не пускают яго злые вороны. Не дают-то оттаять сердечушку. Помогай им опосле таким-то вот!..

Петруша

Петя пришел, как и всегда, побираться.

– Татьяна Борисовна, – простеливал он своим пронырливым голосом, одновременно хамским и заискивающим, – у вас не будет две-три картошечки?

Он знал, что Татьяна никогда не положит в его видавшую виды торбу именно две-три картошечки. Скорей всего – восемь-двенадцать. Что обыкновенно и бывало.

– А пары морковочек там у вас нет? – говорил он, заглядывая в овощной ящик. – Мне ведь больше ничего и не надо. Так только, если макарон или гречки… Ладно уж, не экономьте на сироте. Там же у вас в ящике и редисочка есть, и зелень…

От такой наглости Анатолий Федорович, тесавший здесь же пробку под дюбель, готов был уже взорваться, но страшные, умоляющие глаза делала ему Татьяна, и он только успел выговорить:

– Послушай, Петр…

– Да, Анатолий Федорович. Надеюсь, вы не возражаете. Это ведь только так, чтобы не умереть с голода. Давно хотел с вами посоветоваться. Вы – люди серьезные и много мне дельного посоветовать можете. Если захочете. Но, или не хочете?..

– Вот видишь, – сказал Толик, – он производит впечатление вполне вменяемого.

– Куда там! – сказал Петя. – Это я так, пошутил только, – глаз его мерцал при этом ярко и лукаво.

– Совета тебе, – прокряхтел, сидя на корточках, Толик. – На, держи мой первый совет. Чтобы другой раз не побираться по соседям, возьми себе за правило. С получки, этаким молодцом заходишь в магазин и покупаешь какой-то минимум продуктов. Хлеб, молоко, крупы, овощи. Что ты на это скажешь?..

Складки, образовывавшие на лице Петра гримасу приязни, что-то, что замещало улыбку, медленно разгладились.

– Не понял. Это что, на свои кровные? – Петя задохнулся как бы от сильного негодования. – Я что, по-вашему, похож на идиота? – говорил он, уже как бы уходя, у двери уже стоя и придерживаясь за рычажок замка. На самом деле он любил здесь постоять, выпрашивая еще и еще подачку. – Нет, надо ж такое придумать, – бубнил он себе под нос. Бубнил, бубнил, пока его не осенило. Он ударил себя ладонью по лбу и воскликнул в изумлении от собственной забывчивости:

– Да, Татьяна Борисовна! Чуть не забыл. А жиры? Вот и хорошо, и маргаринчик тоже годится. Нет, я очень, очень даже доволен, что сегодня не придется на вас жаловаться сатанинской матери…

Брат в светлой комнате, за дверью