Июньских сумерек прозрачных акварель
и белое дыханье светлой ночи…
Чем дольше ждёшь, тем пролетит скорей
меж вечером и утром краткий прочерк.
Но сон нейдёт, и мыслей разнобой.
Измяты простыни и горбятся, как дюны.
И мне никак не совладать с собой
в тревожно-зыбком полусвете лунном.
В бессонницы тугие невода
войдёт вся жизнь в бульдожьей хватке века,
и слом веков – и чёрная вода,
заполнившая времени прореху.
Опять безвременье, и морок, и тоска
вседневной лжи, бездарные владыки.
Иллюзий пепел, дикости оскал.
И безъязыкость.
«Как залп шампанского, сирень…»
Как залп шампанского, сирень,
шипя и пенясь, за заборы
перелилась. Весенний день
в души распахнутые створы
нахлынул гомоном берёз
и щебетом, и стрекотаньем,
жужжаньем сытым вёртких ос,
слепящим синевы сияньем.
Средь наших сумрачных равнин,
где дождь и хмарь, и снег полгода,
как царский дар, втройне цени
хмельное пиршество природы.
И жизнью попирая смерть,
весна в купели нас омоет,
чтоб вновь любить и молодеть
с весёлой майскою землёю.
Любовь
Вновь уста с устами слиты,
и любовное питьё
поцелуями испито.
Нега. Нежность. Забытьё.
Это головокруженье,
всполох счастья, жар и хлад,
безнадёжность и сомненья,
ожиданье – рай и ад.
Полнится души криница.
Только верить. Только ждать.
И в любимом раствориться —
без остатка всё отдать.
Медуница
Сладко пахнет медуница.
Одурманены уста.
Лета пряные страницы
Ветерок перелистал.
В золотистую поляну,
Словно в омут, упаду,
Где отравою медвяной
Перехватывает дух.
Под жужжанье пчёл неспешных,
Под мохнатый гул шмелей,
Треск кузнечиков прилежных
Зной всё гуще, тяжелей.
Дня ленивое теченье
Длит июльская волшба.
И до головокруженья —
Губ горячих ворожба.
Брага неги богоданной
В каждой клетке разлита.
И загадка мирозданья
Так понятна и проста.
И дрожит, искрит, дробится
Сквозь ресницы солнца луч.
То ли снится, то ли длится
Одурь… Запах… Поцелуй…
Сон о Венеции