Поляне

Что же получается, боярин? Не столько для своего рода живешь, сколько — для княжьего? Для князя, для молодших братьев его, для… Что? Ну да!

Ну да, есть еще сестра у них, Лыбедь. А ей какая подмога от Горазда? А надобна ли ей подмога от него?

Прежде не думалось о том. А сейчас вот подумал. Так что тут думать? Просто ведь… До чего же просто! Нету мужа у сестры княжьей. И у тебя нет жены. Вот и… Надо же, совпадает как! Может, самим богам так угодно было подгадать?

Чем нехороша тебе Лыбедь? Всем хороша. Глядеть на нее — взору услада. Слушать речи ее — отрада разуму. Род ее — достойнее не сыщешь на Горах. Сына бы от нее!.. Так чем же неугодна тебе Лыбедь?

Постой, боярин, постой! Погоди. А ты, ты сам, хорош ли ты для сестры княжьей? Пригоден ли?

Что ж. Разума и добра — на семерых. Славы и чести — всем бы столько. Ну? Что «ну»? Не запряг еще…

К чему ты ей теперь — стрелой травленный, плотью немощный? К чему ты ей, когда таким стал?! Поздновато спохватился, боярин. Где прежде был? Куда очи твои глядели? Не видать тебе, такому, ни сестры княжьей, ни сына от нее. Смирись!

Легко сказать: смирись. Смирению учат пергаменты ромейские — где о Христе. Антские боги — иные…

А может… Сам любишь говорить: попытка — не пытка. Так принеси щедрые жертвы богам своим, испытай удачи. Чего тебе страшиться?

Чего страшиться? Боярин Горазд доселе ничего и никого не страшился. Но что станешь делать, когда не примут боги твоих жертв и отворотятся от тебя, когда не пойдет к тебе Лыбедь — к такому, и сам Кий не пожелает отдать сестру свою такому? Что станешь делать тогда? Как далее среди полян жить станешь? И куда уйдешь от них?

А от себя самого — куда уйдешь? Вот то-то и оно!

Что же ты прежде не спохватился, а, боярин? Что толку теперь вопрошать? После сечи секирой не машут…

Вот снова прихватило. Да как прихватило! Не только пуще вчерашнего — пуще нынешнего даже… Ух-х-х!..

Терпеть, никого не звать… Тер-р-р-пе-еть!..

М-м-м!.. М-м-молчи, молчи, боярин! Молчи, не роняй чести… Пускай никто не слышит, не зрит, не ведает, все одно — перед самим собой своей чести не роняй. Терпи, терпи, как доселе терпел…

Да сколько же можно вытерпеть человеку, еще живому? Бо-оги-и!

Не отпускает, никак не отпускает. Конец, что ли?..

Нет, не конец еще. Не конец…

23. Старики и стасиоты

Только стремительно высокие кипарисы и густоажурные кусты туи оставались зелеными. Остальная растительность на улицах и площадях Константинополя щедро отдала за месяцы знойного лета свою спасительную тень и теперь, прежде чем обнажиться, закрасовалась осенними красками — желтым, оранжевым, даже пурпурным. Словно напоминая о богатстве государства, о пожарах на его границах, о золоте в его казне и о пурпурной мантии Императора.

— Что осталось от нашего золота? Где знаменитая посуда, взятая в карфагенской сокровищнице? За тридцать лет своего царствования Император умудрился истощить казну. На бесконечные войны и ублажение своих любимых федератов. На слишком щедрые подарки всем этим варварским вождям, ни одному из которых я не доверил бы даже должности привратника в своем доме. Он растранжирил богатства своей империи, он…

— Он же защитил и приумножил их, мой друг. Не говорю уж о торговых путях и рынках сбыта, здесь ты лучше разбираешься. Но вспомни-ка трофеи, захваченные у вандалов. Мало? А как мы потрошили остготов!.. Я был тогда попрямее и покрепче, чем теперь. Первый Полководец заметил меня еще в африканской кампании и взял к себе в личную охрану.

— Он принял тебя за какого-нибудь гепида или герула?

— Не смейся, дорогой. В личной охране Первого Полководца не густо было нашего брата. Доминировали крещеные варвары. Но какой идиот решится отрицать, что они и впрямь были непревзойденными драчунами? Император знал их способности и умел пользоваться ими. Не торопись же осуждать его.

— Не суди и не судим будешь? Это хотел ты сказать? Но позволь мне судить о том, что я вижу так же явственно, как вижу сейчас крест на куполе храма Богородицы и портики Влахернского дворца…

Так беседовали два старика, ветеран и домовладелец, прогуливаясь прохладно-солнечным днем вдоль прямой улицы в северо-западной части города между Золотым рогом и Большими стенами.

Первый — как ветеран армии — кормился за счет назначенной ему Императором скромной пенсии. Немало золота и серебра накопил он когда-то в различных походах, немало ценных подарков — награду за храбрость и верность — получил из щедрых рук Первого Полководца. Все это давно промотали беспутные сыновья. Серебро из Антиохии, украшавшее сейчас его высохшие руки и шею, оставалось лишь последним свидетельством былой роскоши.