Поляне

— У нас есть чему поучиться, — заметил находившийся тут же, на горбе у Киева шатра, Власт, отец Данелки, сильнейший из славинских князей. И горделиво пригладил темно-русые усы — такого же цвета, как мех его куньей шапки с ярким парчовым верхом и тремя орлиными перьями. А в серых с синевой глазах не гордость — тоска безысходная: разумел, что потерял сына, сам на погибель и муки послал. Не чужого — своего. Кто укорит теперь, когда чужого на смерть пошлет Власт?

— Это верно, — отозвался не тотчас Кий. — У нас есть чему поучиться. И нам у ромеев кое-чему поучиться не во вред.

— А вот мы уж, — возразил славин, — обойдемся как-нибудь без ромейских премудростей!

Кию тут же припомнились столь похожие слова дреговичей на последней великой сходке. Но спорить не стал: понимая состояние отца Данелкиного, к тому же — здесь не сходка, а всякий спор перед сечей — не к добру. Позвал братьев…

Власт, немолодой уже, легко вскочил на каракового коня в нарядном убранстве и в сопровождении своих бояр ускакал в сторону крепости, где сосредоточились славянские тысячи.

Кий оставался пока у своего шатра с бело-синим стягом при входе и глядел с горба, как Щек и Хорив выполняют его наказ — поборзее разворачивают правое и левое крылья навстречу встающему Дажбогу и чуток в сторону, чтобы не впрямую слепило. Справа и слева затрепыхались на утреннем ветру разноцветные стяги, тысячные и сотенные значки. Одновременно разворачивалась, осаживая храпящих коней, головная дружина.

Знают ромеи про запасную силу или не знают? Допытались у Птаха и Данелки или не допытались? Что-то не верилось в доброе. Оставалось одно — ждать. Уже недолго…

Ромеи возникли внезапно, в несметном множестве, вдоль всего окоема. Шла конница. Дажбог все же слепил глаза, да и за поднятой пылью нелегко было разглядеть отдельных всадников — они стали видны, когда вынырнули из пыльной тучи так близко, что Кий поскорее надел свой шелом с синими перьями, велел подавать коня и выносить к дружине великокняжеский стяг. Теперь он ясно видел приземистых разномастных коней с подвязанными хвостами и стрижеными гривами, рослых темноликих всадников. Федераты!..

Кию подвели снаряженного коня, доложили о готовности головной дружины. Но князь выжидал, хотя удержаться было нелегко: федераты накатывались, как весенняя река. Но надо было еще выждать — разглядеть, на кого готовят они наибольший свой удар, на какое крыло, или в самую середину.

Князь вознесся в седло, но все еще ждал. Окружившие его гридни деловито и расторопно готовили стрелы. Сначала — луки в ход, затем — копья к бою, а поломав И побросав копья — мечи вон! Не впервой…

— Гляди, княже! — крикнул один из гридней, указывая в сторону реки.

Там, вдоль берега, неведомо когда и откуда появись, скакала новая ромейская сила, нацеливаясь в бок правого антского крыла. Только это были не федераты. Все кони — как на подбор, высокие, золотисто-рыжие, в золоченых налобниках и нагрудниках. На гребнях сияющих золотом шеломов червонели перья, с широких плеч всадников на широкие крупы коней ниспадали, вздуваясь на ветру, червонные плащи. Имперская гвардия! Краса и гроза ромейская! Впереди — на белом черноглазом жеребце, в белом плаще на золоченых латах, с белыми перьями на закрывающем лицо золотом шеломе — мчался неведомый, но явно знатный всадник. Неужто сам Первый Полководец Империи? Кий немало был наслышан о нем, говорили даже, будто родом то ли ант, то ли славин. Он ли это? Тогда понятны все хитрые ромейские уловки, все их нежданные дерзости — именно Первый Полководец способен на такое. Стало быть, он самый? Не допусти, Дажбог!..

Медлить более немыслимо! Кий выхватил меч, поднял над шеломом. Тут же запели невидимые трубы, князь стронул коня и повел головную дружину не вперед на федератов, а направо, к берегу, навстречу ромейской гвардии. Щеку и Хориву успел передать условными знаками, чтобы пропускали федератов и били их с боков.

Тысячи всадников сошлись молча — справа, слева, со всех сторон. Сошлись и тотчас перемешались. И тогда только поднялся крик великого множества убивающих и погибающих, поднялся в запыленное небо, и ничего уже за пылью невозможно было разобрать со стороны. Да и кто был в стороне?

И в этом крике, перекрывая его, послышался антам знакомый зычный голос.

— За мно-ой!

Этот голос не раз слыхали поляне и росичи и многие прочие анты, слыхали, бывало, даже сквозь рев ломающего вешние льды Днепра, даже сквозь ночной гром разгневанного Перуна. И сейчас его услыхали все — и анты и славины, и федераты и ромеи-гвардейцы — голос полянского князя Кия.

И это было знаком для запасной силы, припрятанной в ярах и рощах, неведомой недругу, ибо не выданной под немыслимым допросом двумя бессмертными героями — антом Птахом и славином Данелкой…

Свежие тысячи антских дружин вымахали из яров и рощ. Здесь были только поляне и росичи.