Полярный круг

Но вот к концу книги Маюнна узнала, что этот многострадальный Мигель, пленник турецкого султана — великий писатель земли испанской, создатель «Дон-Кихота». Унижения великого писателя, страдания, которые он терпел от чванливых сеньоров, тупоумных священнослужителей, способны были убить любую живую мысль. Но через все пробивалось творчество. Скромный сборщик налогов, третьестепенный чиновник, бывший раб турецкого султана пишет удивительные, звучные стихи, чарующие слух непонятными словосочетаниями:

Был и Кристобаль Москера
В ток священный погружен,
И, одаренный без примера,
Был Аполлону равен он…

Алеша взял книгу, бережно отставил ее в сторону.

Как быть? Почему он так спокойно все делает, словно ничего не случилось, а все осталось по-прежнему и жизнь такая же, как и до сегодняшнего дня, когда случилось такое, о чем и не знаешь как думать — хорошо это или плохо?

Как недостает Маюнне сейчас отца! Был бы он тут, не было бы этого мучительного состояния.

А если сказать Алеше, что вся церемония записи брака недействительна? Он, конечно, страшно обидится. Еще бы! Маюнна видела в каком-то зарубежном кинофильме, как невеста сбежала из-под венца. Но, кажется, там было другое дело. Ее насильно выдавали. За богатого жениха. А тот, настоящий, любимый, был беден. К нему и сбежала невеста. А у Маюнны никого кроме Алексея нет. Так что бежать некуда и не к кому. Разве только в тундру, к отцу…

А вот если сейчас тихо выскользнуть из комнаты? Пойти на берег лагуны, оттуда — по колее, пробитой трактором и вездеходами. Сейчас отцова бригада кочует возле озера Гытгын. Километров сорок отсюда. Долго идти. По карте вроде бы близко. Через три речки надо переправляться, а плавать Маюнна не умеет.

Даже если бы удалось — это нечестно. Алексей такого не заслужил. И уж если поразмыслить спокойно, так он сделал все, чтобы Маюнне было хорошо. Он был терпелив и нежен, внимателен и предупредителен. И, самое главное, он всегда переполнен лаской. Наедине с Маюнной он держался неестественно сдержанно и неловко. И удивительно: такой он был всего милее Маюнне. Ведь среди людей, среди сослуживцев и незнакомых Алексей старался быть таким, как все, и даже порой развязным. И тогда он становился какой-то сам не свой, отдалялся от Маюнны, словно бы превращался совсем в другого человека, в худшего, чем он был на самом деле. Наверное, это самое трудное для человека — не быть самим собой…

Маюнна любила голос Алексея. Может, это был обычный голос молодого человека, чуть хрипловатый от курения и вдыхания сухого морозного воздуха Колымы. Но когда Алеша тихо и чуть протяжно говорил: «Ма-юн-на» — это ни с чем нельзя было сравнить, только разве с шелестом снега на высоких, чистых, голубых ледниках, где даже круглосуточное солнце не может нагреть вечно прохладный воздух.

И еще — его неуклюжие слова, ласковые слова, которые сами по себе были простыми, порой ничего не значащими, преображались в его устах, словно только что рождались и до него никто и никогда их не произносил.

Волшебство, сделавшее Алексея Яковлева единственным в мире человеком, который мог составить счастье Маюнны Кайо, — это и есть любовь?

Уйдет он, исчезнет с горизонта Маюнны, унесет с собой свои слова… Пройдет время, и он скажет их другой, и зажжет у нее в груди это необъяснимое ощущение полета, странной легкости, неслышной песни, вечно звучащей во взволнованной груди.

А что будет с ней? У нее будет свобода. Тревожные рассветы и ожидание чуда. А может быть, ожиданий больше не будет. Потому что чудо уже было — и полет над землей, и необыкновенная легкость, и неслышимая песня… И острая жалость оттого, что было создано в минуту острого сожаления о свободе, с которой расстаешься. Да и свободна ли она будет? Нужна ли такая свобода — без Алексея, без его рук, без его голоса?

И вдруг Маюнне показалось, что вот сейчас-сейчас Алексей отойдет от книг и выйдет в полуотворенную дверь. Шагнет за порог — и исчезнет навсегда из ее жизни. Ведь стоит только произнести эти слова… Он ведь такой — и гордый, и покорный.

Неужели это возможно?

Маюнна быстро вскочила, подбежала к Алексею, обхватила его за плечи, повернула к себе его удивленное лицо и принялась торопливо целовать.

— Что с тобой, Маюнна? — удивился Алексей. — У тебя такое лицо… Как твоя голова?

— Ничего не говори, ничего не говори и не уходи, — сквозь подступившие рыдания произнесла Маюнна.

— Никуда не пойду, раз ты хочешь так, — покорно сказал Алексей.

— Не уходи никогда от меня, — продолжала Маюнна, путаясь в собственных словах.

— Да вот только за углем надо бы…

— Если даже я буду гнать тебя от себя, если я когда-нибудь скажу «уходи от меня» — никогда не верь этим словам, потому что нет меня без тебя, — всхлипывала Маюнна.

Алексей озадаченно посмотрел на жену и медленно погладил ее вздрагивающее под тонкой камлейкой плечо. Что с ней? На голову жаловалась, и вот теперь такое.