Полярный круг

Это было в конце декабря. Несмотря на зимний месяц, шел дождь, и в широкое трамвайное окно виднелись лишь пятна света — отблеск множества окон. Люди готовились к встрече Нового года, и кое-где уже горели елочные разноцветные огоньки.

На остановке «Кировский завод» Кайо вышел из трамвая и пошел искать обозначенный на бумажке адрес. Это был обыкновенный ленинградский жилой дом. Дверь открыла сама Наталья Кузьминична и заохала, узнав Кайо. Она впустила его в комнату, быстро согрела чайник и принялась расспрашивать об общих знакомых в Улаке. Ее интересовало все — и кто на ком женился, кто у кого родился, как идет охота на моржа, откуда родом новые учителя. Когда Кайо сказал, что директором школы назначен Емрыкай, старая учительница всплеснула руками: «Вот уж никогда не думала, что он станет директором».

Она угощала Кайо чаем и плавленым сыром, который гостю поначалу показался куском туалетного мыла не только по виду, но и по вкусу.

Наталья Кузьминична уехала из Улака сразу же после войны. Все трудные военные годы она почти не получала известий от родных и близких. Сейчас Кайо боялся спрашивать о судьбе ее родных. Она сама потом сказала, что из всей семьи она да племянник Гриша остались в живых. Раздался, звонок в дверь, и Наталья Кузьминична сказала: «А вот и он идет». Племянник был того же возраста, что и Кайо. Он крепко пожал гостю руку, извинился и пошел мыться. Минут через десять он появился в чистой рубашке, с мокрыми волосами. Тем временем Кайо узнал, что Гриша работает на Кировском заводе.

Кайо с любопытством вглядывался в лицо человека, который трудился там, за длинным глухим забором. Слово «завод» Кайо впервые прочитал в букваре, который положил перед ним чукотский учитель Татро. Татро обучал грамоте всех улакских первоклассников. Для сверстников Кайо учитель был человеком необычайной судьбы, достигшим таких высот образованности, что и вообразить было трудно. Все, что ни делал Татро, было предметом подражания, даже то, как он перекатывал во рту мешавшую ему говорить большую табачную жвачку. Но и такой грамотный человек не мог толком объяснить, что такое завод. Он только пояснил любопытствующим ученикам, что завод — это место, где делают машины и инструменты.

Подробнее о заводе рассказала Наталья Кузьминична, чьи родители работали на Кировском заводе, гордилась, что она из потомственных рабочих. Так иной раз хвастались товарищи Кайо: один тем, что он из оленных, другой — что он из настоящих морских китобоев, поселившихся у горловины Мечигменской губы.

Кайо расспрашивал Гришу о заводе, о работе. Парень отвечал подробно, серьезно, со знанием дела. «А в каникулы можно поработать на вашем заводе?» — спросил Кайо. «Почему нет? Можно, — ответил Гриша. — У нас проходят практику студенты технических вузов. Можно разнорабочим в наш инструментальный цех. Придется тачку покатать». «Пусть, хоть тачку! — с жаром ответил Кайо. — Только бы увидеть своими глазами настоящий завод!» Но ничего он этого не сделал, потому что надо было заниматься, а потом… На второй год жизни в Ленинграде он заболел туберкулезом. Лечение не помогало, и пришлось возвращаться обратно на Чукотку.

Когда он узнал о болезни, то почти перестал ходить на лекции. Его угнетали четыре каменные стены аудитории. И чувствовал он себя последние дни человеком, выброшенным из жизни.

Ночами Кайо почти не спал. Он садился у окна и смотрел на мерцающий в ночи шпиль, вспоминал родину и шелест льдин у мыса Дежнева.

Вот и теперь звучит в душе музыка, под которую танцевали в университетском общежитии, и светловолосая девушка, бывшая сандружинница Зина Четвергова, приглашала на танец. Кайо отказывался, он в самом деле не умел танцевать, и уходил на набережную, покрытую жестким, словно железным, снегом.

Зина была большая, медали звенели на ее высокой груди. Может быть, так казалось Кайо, потому что Зина носила полувоенную форму. Но все же она казалась необыкновенно большой, и это пугало Кайо.

Зина Четвергова занималась на биолого-почвенном факультете и часто расспрашивала Кайо о тундровых растениях.