Полярный круг

— Но ты все же уходи, — настаивал Гойгой. — Надо беречь наше убежище, чтобы не выследили…

Тин-Тин ушла, волоча за собой маленькую легкую нарту. Гойгой наблюдал за ней из пещеры. Она остановилась у водопада, каменным топориком наколола льда и скрылась за поворотом берега.

Гойгой был в смятении. Как же дальше жить? Так долго продолжаться не может. Братья не станут терпеть близость тэрыкы и, если дознаются, — выследят и убьют.

Кэу пошел в тундру, к песцовым ловушкам. Он сразу же заметил следы и подумал, что в этом году росомаха рановато вышла на промысел. И след у нее какой-то странный, может, она калеченная… Если она повадится сюда, то может отпугнуть песцов. Надо поставить на нее тайную западню. Если бы Кэу рассмотрел следы… Но легкий тундровый ветер размыл их, и теперь они и впрямь были похожи на росомашьи.

Кэу не стал откладывать. Вернувшись в стойбище, он захватил ловушку и заделал ее невдалеке от привады, тщательно замаскировав свежим снегом. Закончив работу, Кэу мысленно понадеялся: если попадет росомаха, значит, что он убережет приваду и получит шкуру хорошего меха на оторочку малахая. Росомаший мех не индевеет и прочен, как волчий.

В неподвижности ожидания время тянулось медленно. Гойгой понял, что отныне он будет жить только ожиданием Тин-Тин и каждый раз мучительно переживать ее задержку…

И теперь, не успела она скрыться за поворотом, как Гойгой то и дело стал выглядывать из пещеры. А вдруг ей захотелось сказать ему что-то важное и она решила вернуться… Но время шло, солнце катилось к закату, и надежды на возвращение Тин-Тин угасали.

Чтобы скоротать время, Гойгой стал думать о том, что она делает там, в яранге… Вот возвратилась она с нартой, нагруженной тин-тином, сгрузила лед, подняв куски повыше на крышу, чтобы собаки не обмочили, убрала нарту и вошла в чоттагин. Пришлось заново разжигать костер, потому что, пока она была здесь, он потух. Чем же она могла заняться потом? Скорее всего выделывала оленьи шкуры. Разостлала мездрой вверх, разулась и сильными пятками начала мять шкуры. А может, она готовит нерпичьи и лахтачьи кожи, снимая каменным скребком оставшийся засохший жир… Или шьет… Но кому? Кэу или Пины? И в какую ярангу она вошла? Чьей женой она стала по старинному обряду?

И вдруг Гойгою так сильно захотелось об этом узнать, что он, позабыв осторожность, выбрался из пещеры и направился к стойбищу. Он выбрал не ту дорогу, которой ушла Тин-Тин, а пошел верхом. С холма он сразу же увидел яранги. Садилось солнце, и пугающе огромная и длинная тень Гойгоя протянулась по розовым снегам.

Близко подойти к ярангам он не смог: его могли заметить не только люди, но и почуять собаки. Он крался со стороны прилагунных холмов, таясь за складками, за буграми, за свеженаметенными сугробами. Вон кто-то вышел из яранги. На таком расстоянии трудно рассмотреть. Гойгой добрался до ближайшего холма, с вершины которого обычно охотники осматривали море.

Не видя себя со стороны, Гойгой иногда забывал, что он тэрыкы. И сейчас, глядя на мирную жизнь родного стойбища, он чувствовал себя так, словно ненадолго поднялся на холм, чтобы высмотреть возвращающегося охотника, ближние разводья во льдах. Побудет здесь, продрогнет и спустится вниз, к ярангам, спеша в тепло хорошо нагретого полога… Но тело его оставалось бесчувственным к стуже.

Тин-Тин вышла из яранги Пины, вынесла шкуры и повесила на высокие вешала. Как же так? Значит, она осталась у Пины? Выходит, Кэу уступил ее? Почему?

Гойгой посмотрел на море и увидел мелькающего в торосах охотника: кто это — Кэу или Пины? На таком расстоянии трудно угадать. Охотник шел с добычей. Из чьей яранги выйдет женщина с водой в ковшике, чтобы облить морду нерпы, напоить ее после долгого морского путешествия?

Гойгой перевел взгляд на яранги. Там, видать, тоже заметили идущего с моря охотника. Ждут первой свежей зимней нерпы… Женщина показалась из яранги Пины, и Гойгой узнал ее. Это была Аяна — жена Пины…

Как же так? Неужто никто из братьев не пожелал ее взять? Она живет в яранге Пины, но не женой… Может быть, ждут его? Верят еще, что он возвратится? Чувство теплой благодарности охватило Гойгоя, и он едва не скатился с холма с криком: вот он я, Гойгой, ваш брат, муж! Слезы благодарности хлынули из глаз, но щеки их не чувствовали: слезы катились по шерсти, наросшей поверх кожи…

Гойгой понуро поплелся в свою пещеру, по-прежнему крадучись за холмами и сугробами.

Он вошел в свою пещеру, полную студеной синей мглы, и с глухими рыданиями кинулся на ворох шкур и одежды.

17

Теперь все мысли Тин-Тин были в пещере под скалами. Она ходила по стойбищу, варила еду, разделывала нерпу, выделывала шкуры, возжигала жирник, разводила костер в чоттагине, кормила собак, а сама была там, в студеном неподвижном воздухе каменной щели. Пины с удивлением смотрел на женщину, на ее отсутствующие взгляды и все это приписывал волнению перед брачной ночью.

Разделывая нерпу, Тин-Тин припрятала лакомые куски, чтобы при случае отнести их Гойгою.