Полигон

Я обрадовался и пошёл побойчее. Да так шустро, что проскочил бегемота, из-за чего Данилыч жутко обиделся. Однако при виде слона он позабыл обо всём. Стоял молча, сосредоточенно, не шевелясь, только переступал изредка с ноги на ногу. Минут через сорок слону тоже стало любопытно, он подошёл к ограждению и протянул между прутьями хобот прямо к Данилычу. Тот не испугался, не отступил, а протянул руку и погладил, расплываясь в счастливой улыбке. А я сдуру взял и сунул прямо к кончику хобота, в ноздрю, сигарету. Конечно же, не раскуренную, новенькую. Сигарета была без фильтра, овальная, марки «Полёт», по тридцать копеек за пачку. Слон понюхал, аккуратно втянув ноздрями воздух, аккуратно принял сигарету и …отправил её в рот. Понравилось что ли? Он снова протянул хобот, уже ближе ко мне, и помахал им чуток, мол, ещё давай. А я что? мне не жалко – дал ему ещё пару сигарет. Слон слопал и их, и попросил ещё. Точно, понравилось! Словом, опустошил он всю пачку «Полёта» и полпачки «Примы» Данилыча – всё, что у нас было. «А что?», – сказал, почесав затылок, Данилыч, – «Табак – та же сушёная трава, почти что сено. У меня коза так всё время сигареты ворует».

А тем временем в вольер вошёл служащий и вывалил на пол мешок еды – какие-то корнеплоды, вроде как свёклу. Огромные корнеплоды, размером с крупный арбуз. Слон повернулся к нам боком и начал возиться с едой. Действовал он умело. те плоды, что поменьше, ловко обхватывал хоботом и отправлял в рот. те же, что не мог захватить и поднять, ломал на куски, наступая на корнеплод передней ногой. Да он и не наступал даже, то есть вес тела на него не переносил. Он просто ставил ногу на свёклу, и та, хрустнув, раскалывалась на несколько частей, обычно на три – четыре. Четвертинку слону обхватить хоботом было намного удобнее. Данилыч наблюдал за процессом, глядя во все глаза, и, не отрываясь от заворожившего его зрелища, дёрнул меня за рукав, подзывая поближе. Я подставил ухо, и он тихо, очевидно, для того, чтоб слон не смог расслышать, шепнул: «Вот умная скотина!». А потом подумал и добавил: «А ведь корова так не сможет со свеклой-то…»

На этом поход Данилыча в город и закончился, наутро он укатил к себе, в Михайлово. И в городе он больше не был. Никогда.

Несчастный случай

Стоял то ли август, то ли июль к концу подходил. Словом, ночами прохладненько уже на улице становилось. Меня вместе с двенадцатью инженерами на пару недель отправили оказывать шефскую помощь колхозу. Разместили нас в двух давно брошенных домах, плотно заставленных скрипучими кроватями с панцирными сетками. Мы – молодые специалисты в большинстве – работали на поле, то на прополке, то на покосе, то грузчиками.

В этой деревне я встретил Данилыча, чего уж никак ожидать не мог. Надо же такому случиться, что подшефным колхозом именно нашего подразделения КБ оказалась деревня Михайлово, та самая, где он живёт! Да, собственно, и не во встрече дело, а в том, что с нами тогда приключилось. Данилычу вообще везёт на всякие происшествия, в том числе и с травмами – у него талант оказываться в месте событий. Да он и сам порой бывает инициатором передряг.

Так вот. Однажды Данилыч собрался на покос, а я напросился с ним, больше из озорства, захотелось научиться орудовать литовкой, ну и плечи поразмять заодно. Со мной изъявил желание пойти Мишка, ведущий инженер из шестой лаборатории. Данилыч, разумеется, возражать не стал, решив, что две пары рук, пусть неумелых, в тягость не будут.

Вышли мы как положено, засветло, чтобы косить по утренней росе. Брели по бодрящей прохладе, в оглушительной тишине, забросив на плечо косы-литовки. Данилыч нёс ещё и котомку со снедью. С утра – ни ветерка, деревья стоят, не шелохнувшись, и запах стоит свежий, умытый, дурманящий. Шли мы недолго – минут двадцать, солнце к тому времени уже выглянуло из-за горизонта.

Покос у Данилыча – на неудобице, на склоне, где тракторная косилка не справится. А внизу тянется по насыпи новенькая дорога, ведущая в райцентр. Асфальт уложили в прошлом году, из-за насыпи низинка заболотилась, и вдоль дороги протянулась чёрная лужа шириной метров десять-пятнадцать, а длиной – все полтораста. Из грязной воды торчат пни, коряги, кочки, обломанные стволы полусгнивших берёз, а кое-где и сами берёзы, без листвы, неживые. Чёрная вода стоит ровная, как зеркало, и в ней отражается вся эта живописная и жутковатая картина.

На склоне стоял прошлогодний стожок сена, возле него мы устроили короткий привал. Данилыч сбросил котомку, подстелил старенькое покрывало и принялся оселком точить наши косы, покуда мы с Мишкой перекуривали. Шелестящий звук от оселка далеко отдавался эхом. Я курил, смотрел, как поднимается туман над тайгой, и думал, что в деревне жить куда лучше, чем в городе – и веселее, и спокойнее. И – красивее.