Полигон

Данилыч закончил доводить литовки и взялся за косьбу. Мы – за ним, глядя как он работает и потихоньку приноравливаясь к непривычной работе. Не сразу, но всё же стало получаться, и дело пошло на лад. Прокосево он взял широкое, шире моего, но всё равно – угнаться за ним оказалось непросто. Однако разошёлся я помаленьку, руки к литовке попривыкли, и начал Данилыча поджимать сзади. Мишка сперва совсем отстал, а потом ничего – в ритм вошёл.

Часа через три, когда солнце уже начало припекать, приехал трактор, старенький гусеничный ДТ-54, и привёз бригадира и ещё одного человека, незнакомца, по имени Семён. Мужики были отчаянно пьяные, то ли уже, с утра, то ли всё ещё, с вечера. Данилыч воткнул литовку древком в землю, ушёл к ним и долго разговаривал, надо сказать, совсем не без эмоций – размахивал руками и брызгал слюной. Потом выволок Семёна из-за рычагов за шиворот и пинками погнал прочь. Семён побежал к стожку мелкими шажками, смешно приседая при каждом пинке. А бригадир остался в тракторе – заснул под мерный стук дизеля. Нет, наверное не так уж и хорошо жить в деревне.

Данилыч вернулся рассерженный и взялся за работу так зло, с таким напором, что я сразу от него отстал. Часа через полтора вся поляна была выкошена. Данилыч закончил первым, и, сбегав к стожку за пожитками, по хозяйски устроился под берёзкой, разложив на газетке завтрак на троих. Мы с Мишкой докосили остатки и присоединились к нему.

Пока мы жевали варёные вкрутую яйца и зелёный лук, обмакивая его в насыпанную горку соли, заедали мягким душистым хлебом и запивали холодным молоком, внизу что-то изменилось. Я даже не понял, что именно: тайга стояла неподвижно, дорога – пуста. Но всё же что-то стало не так. Я завертел головой, силясь понять, в чем дело. Наконец, до меня дошло: изменился звук. К монотонному тарахтению ДТ-54 добавился новый шум, более натужный и глухой. Данилыч заглянул мне в глаза и сказал:

– И ты услыхал? Надо же, городской – а приметил… Это Колька едет, наверное. Из центральной усадьбы возвращается. Минут через пять и покажется, во-о-он оттуда, – и луковым пером показал место, где едва виднелась сквозь заросли кривая глубокая колея.

И точно: вскоре оттуда вынырнул трактор, колёсный МТЗ, вроде «Беларуси». Был он изумительно грязен, заляпан высохшей глиной, навозом, цементом и прочими сельскими почвами до самого верха. Крыша – и та была покрыта толстым бурым слоем. Цвет, в который он был покрашен, определить не представлялось возможным. И только на ветровом стекле прошкрябана была проплешина, размером в две ладони. Очевидно, для обзора. Трактор тянул за собой пустую четырехтонную тележку, такую же грязную, как он сам. Дотарахтев до насыпи, МТЗ бодренько взобрался на неё и поехал по диагонали через шоссе в нашу сторону. На асфальте за ним мокрый след, украшенный объёмистыми комьями жидкой грязи.

И едва он выехал, отчаянно виляя, на самую середину шоссе, из-за поворота, вся в мигалках, выскочила гаишная «шестёрка». Летела она на приличной скорости, явно за сотню. Дорога была неширокой, и трактор с прицепом перегородил её полностью. Гаишникам деваться было просто некуда – не объедешь. С визгом и с дымом, отворачивая вправо, за тележку, водитель «шестёрки» умудрился-таки избежать лобового удара, объехал тележку сзади. Но крылом и, кажется, передней дверью всё же зацепился за какую-то торчащую железку. Два гаишника выскочили из машины и бросились догонять неспешно едущий трактор. И – опоздали! МТЗ всеми колёсами уже въехал в чёрную заболоченную лужу и продолжал себе ползти дальше, затаскивая за собой и тележку. Гаишники, однако, не растерялись и успели один за другим запрыгнуть в тележку. Неожиданно трактор круто повернул и, резко прибавив прыти, помчался, разбрызгивая грязь, по луже, параллельно шоссе. Прямо по кочкам, по пням, по корягам, по стволам. Как он подпрыгивал! Порой передние колёса целиком оказывались в воздухе, порой – полностью исчезали то ли в брызгах, то ли в воде. А тележку мотало так, что смотреть было просто страшно. Швыряло её вверх-вниз и из стороны в сторону с бешеной силой. Тележка живо напоминала игрушечную машинку, которую по булыжной мостовой тянет на верёвочке бегущий во весь дух мальчишка. И как она не перевернулась вверх ногами – ума не приложу. Гаишникам в скользком, обитом изнутри железом кузове пришлось несладко. Сначала они пытались удержаться, хватаясь за что попало, а потом уже просто катались по полу, ударяясь о все борта и друг о друга, а порой достаточно высоко подпрыгивая. Лица у них стали красными, то ли от натуги, то ли с испуга, то ли со злости. А может, и от всего одновременно. МТЗ доехал почти до ближайшего к нам края лужи, лихо развернулся и помчался в обратную сторону.

– Ну, Колька… Изматывает противника, – философски заметил Данилыч. Я посмотрел на него: Данилыч сидел абсолютно спокойно, скрестив по-турецки ноги и курил, щурясь сквозь дым, неизменную «Приму».