Полигон смерти

— И что вы предлагаете? — деловито и спокойно спросил ЧП.

— А ты чо, сам не допёр? — удивился Тхвобадзе. — Я чо, на мегрельском говорю?! Я ж русским языком сказал: осади, бл…! Никаких, нах, приказов, никаких штрафов, никаких «кар»! И будем ездить и ходить куда хотим, ты нас на цепь не посадишь.

— Есть люди, которые поддерживают это мнение? — уточнил ЧП. — Если да, прошу поднять руки.

Тотчас же взметнулись четыре руки плюс пятая самого Тхвобадзе, хотя его никто и не просил.

— Да, вижу, — тихо доложил командир «Арсенала». — «эФ», будь ласка, пометь «объекты».

Бунтари сидели в левой перекладине буквы «П», причём некомпактно: трое — и Тхвобадзе в том числе — в верхней части, рядом, и двое в розницу, где-то посерёдке, с интервалом в три лица.

Феликс взял свою ручку и «ткнул» в каждого из протестующих.

— Есть захват, — доложил командир «Арсенала». — Спасибо, цели взяли.

Движение Феликса не осталось незамеченным: Тхвобадзе привстал и с детской непосредственностью полюбопытствовал:

— Я не понял… Это чо такое сейчас твой пацан сделал?

— Маркеры поставил, — буднично сообщил Феликс. — Теперь вы в «сетке».

— Итак? — запросил командир «Арсенала».

— Работайте, — разрешил ЧП.

— В какой, нах, се…

Слово оборвалось на первом слоге: стена напротив столов вдруг плюнула щепой и обзавелась сразу пятью отверстиями, непредусмотренными строительными нормативами.

Пятеро бунтарей были отброшены далеко назад, вместе со стульями. Троим начисто снесло головы, они раскололись и разлетелись вдребезги, словно взорвались изнутри, а в телах двоих образовалось по огромной сквозной пробоине. Кровищи вокруг было — словно на хорошей скотобойне.

— Спасибо, это было наглядно, — поблагодарил ЧП командира «Арсенала» и всё тем же спокойным тоном обратился к ошеломлённой аудитории: — Ещё вопросы есть?

В столовой стояла мёртвая тишина, разбавляемая прорывающимся в нескольких местах рвотными позывами. Люди завороженно смотрели на обезображенные тела, переводили взгляды на отверстия в стене, через которые бодро сквозили лучи света, и… нет, никто из присутствующих не роптал и не призывал к немедленной мести.

Вопросов не было.

— Замечательно, — констатировал ЧП. — Будем считать, что обо всём договорились.

Глава 5 АЛЕКС ДОРОХОВ. ДИВНАЯ НОЧЬ НАКАНУНЕ ВП

— Это очень старый дом, — с гордостью сообщила Катя. — Он входит в реестр культурного наследия области. До революции это была контора заводоуправления промышленника Сабурова, а сейчас здесь проживает творческая элита нашего города.

— Угу…

Дом выглядел как все прочие здания в округе: ничем не примечательная трёхэтажная «сталинка», однако я не стал возражать и почтительно «угукнул». После Москвы с мемориальными табличками едва ли не на каждом здании местечковое культуронаследие воспринималось как детская наивность, но я был не в том состоянии, чтобы участвовать в дебатах об особенностях местной архитектуры.

Уютное местечко притаилось на третьем этаже.

Привычная равносторонняя площадка отсутствовала, здесь был широкий длинный коридор, насквозь пронзавший весь этаж, заставленный всякой всячиной: детскими колясками, санками, лыжами, большими деревянными лопатами для чистки снега, коробками и ящиками, старыми стиральными машинками и прочей атрибутикой советской эпохи.

Коридор был отчаянно обшарпан и на всём протяжении освещен единственной тусклой лампочкой. По обеим сторонам располагались что-то около десятка дверей, из-за которых щедро сочились звуки разухабистого досуга. Судя по всему, за каждой дверью широко и душевно гуляла вот эта самая творческая элита.

Замечательно. На мой взгляд, это больше похоже на химкомбинатовскую общагу, нежели на объект культурного наследия.

Пока мы пробирались к заветной двери, лавируя между атрибутикой советской эпохи и вдыхая отчётливый сивушно-табачный фимиам, сочившийся в коридор совместно со звуками досуга и органично плюсующийся к ароматам местно-кошачьего доминирования, меня терзали противоречивые чувства.

Хотелось всё бросить к чертовой матери и удрать отсюда. Мне это местечко не нравилось, сами видите, как тут всё скверно. Было такое чувство, что меня втягивают в какую-то неприятную авантюру, и кто-то осторожный в глубине моей души подсказывал, что пока не поздно, надо побыстрее удирать отсюда.

Хотелось быть с Катей. Быть как можно ближе к Кате, желательно очень-очень близко… и как можно быстрее, несмотря на моё плачевное состояние.

Вот это последнее желание пока что перевешивало здравую оценку обстановки и удерживало меня от немедленного бегства. Думаю, любому мужчине знакомо это состояние, так что большинство читателей меня поймут.

Катя позвонила. Дверь открыли не сразу, пришлось настойчиво и тягуче продублировать.

В конце концов дверь распахнулась, и мы оказались в просторной прихожей, интимно освещенной пурпурным ночником.