Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг

Стайнер с упоением играл роль критика, громя «варварство» нашего времени и, что более конструктивно, поддерживая идею о том, что культурная грамотность должна включать в себя не только гуманитарные предметы и искусства, но и естественные науки[533]. Он говорил о себе, что занимается интеллектуальным «пересечением границ», и особенно резко критиковал специализацию, которая, по его мнению, дошла до «идиотского неистовства»[534]. Несмотря на огромное разнообразие тем, по которым он высказывался (порой с чрезмерной самоуверенностью), репутация Стайнера основана главным образом на исследованиях по сравнительному литературоведению, особенно в области европейской литературы XIX и XX веков.

Определение «культурный критик» подходит и Сьюзен Сонтаг, которая собрала библиотеку в 10 000 томов и, по словам одного из друзей, была «интеллектуальным марафонцем, постоянно стремившимся улучшить результат забега». Однажды она заявила: «Я не хочу быть профессором и не хочу быть журналистом. Я хочу быть писателем-интеллектуалом»[535]. В детстве Сонтаг «любила читать энциклопедии»[536]. Как и Стайнер, она поступила в Чикагский университет, привлеченная междисциплинарным характером «обязательного курса» (о нем – в главе 8), и изучала естественные науки наряду с философией и литературой. Выйдя замуж за Филиппа Риффа, Сонтаг совместно с ним работала над книгой «Фрейд: разум моралиста» (Freud: The Mind of the Moralist, 1959). Она поступила в Гарвард, чтобы получить степень магистра английской литературы, но в итоге стала ассистентом преподавателя на кафедре философии. Затем Сьюзен отправилась в Париж изучать современную философию, но бóльшую часть времени проводила в кинотеатрах.

Сонтаг писала романы и пьесы, поставила два кинофильма, но сама признавалась в аддикции к написанию эссе, как и к никотину. Она опубликовала не менее девяти сборников эссе, в том числе «Против интерпретации и другие эссе» (Against Interpretation and Other Essays, 1966)[537], «О фотографии» (On Photography, 1977)[538] и «Болезнь как метафора» (Illness as Metaphor, 1978)[539]. Подобно Стайнеру, Сонтаг стала критиком культуры, не боясь еще в тридцать с небольшим лет делать уверенные обобщения и указывать на слабые места таких знаменитых личностей, как Ингмар Бергман («незрелая псевдоинтеллектуальность»), Дьёрдь Лукач («грубость») и Ч. П. Сноу («поверхностное знание искусства»)[540]. С 1968 года, после поездок на Кубу и во Вьетнам, ее интересы приобрели политическую окраску. Сначала Сонтаг поддерживала левых, затем критиковала их. В оценке терактов 11 сентября 2001 года она заняла непопулярную позицию, отказавшись назвать террористов трусами и видя в их действиях ответ на внешнюю политику США.

Эссе Сонтаг посвящены в основном искусству и гуманитарной тематике: живописи (от маньеризма до современного искусства), литературе, театру, танцу, философии, психоанализу, антропологии, истории и особенно фотографии и кинематографу, в области которых она стала настоящим экспертом[541]. Пожалуй, ее главная заслуга заключается в перекидывании мостов между двумя культурами, на этот раз не естественно-научной и гуманитарной, а «высокой» и «низкой»: она говорила, что ей интересны «и Дэвид Боуи, и Дидро», и давала интервью как Rolling Stone, так и Tel Quel[542].

Кластерные полиматы

Некоторых полиматов можно назвать кластерными в том смысле, что их достижения сосредоточены в смежных областях, в соответствии с тем, что Дональд Кэмпбелл, сам полимат и критик «этноцентризма дисциплин», назвал моделью «рыбьей чешуи», то есть накладывающихся друг на друга исследований[543]. Если генералисты типа Патрика Геддеса и Отто Нейрата выстраивали связи между отдаленными дисциплинами, то «мосты» кластерных полиматов были короче, зато движение на них было оживленнее. Взаимопроникновение идей между смежными науками происходит легче и выглядит не так эффектно, как между отдаленными, но поскольку этот процесс происходит чаще, он, вероятно, более важен для истории познания.

Макс Вебер, которого, как и Эмиля Дюркгейма, часто называют одним из отцов-основателей социологии, однажды пошутил: «Согласно документам, я теперь социолог»[544]. Он начинал карьеру как историк, а его диссертация по аграрной истории Древнего Рима произвела настолько сильное впечатление на великого историка Античности Теодора Моммзена, что тот увидел в нем своего несомненного преемника. Вебер также внес вклад в философию, право и экономику. В 1903 году он оставил кафедру социологии ради «будущей карьеры в междисциплинарном направлении»[545]. Историки до сих пор спорят о его теории возникновения капитализма; философы, специализирующиеся в области социальных наук, обсуждают концепцию «идеального типа» или модели, а социологи и политологи используют веберовские категории традиционного, харизматического и легального господства (Вебер позаимствовал термин «харизма» у теолога Рудольфа Отто, адаптировав это слово для своих задач).