Полина

Однако я не могла провести всю ночь в кресле. Чувствуя, что начинаю постепенно замерзать, я решила лечь совсем одетая. Подошла к постели, не глядя ни в ту, ни в другую сторону, бросилась под одеяло и закрылась с головой. Я пробыла в таком положении почти час, не думая о возможности заснуть. Я буду помнить этот час всю мою жизнь; паук ткал паутину в углу алькова, и я слушала непрерывный шелест ночного работника. Вдруг паук перестал трудиться, прерванный другим шумом. Мне показалось, что я услышала слабый скрип, подобный тому, который произвела дверь библиотеки, когда я надавила кнопочку. Я высунула поспешно голову из-под одеяла и с окаменевшей шеей, едва удерживая дыхание, держа руку на сердце, чтобы ослабить его биение, вбирала в себя безмолвие, сомневаясь в том, что я услышала. Вскоре мне не в чем уже было сомневаться.

Я не ошиблась: паркет трещал под тяжестью шагов, кто-то приближался, опрокинул стул. Но, без сомнения, приближающийся человек боялся быть услышанным, потому что шум тотчас прекратился, наступила полная тишина. Паук начал опять плести свою паутину… О, вы видите, все эти подробности так живы в моей памяти, как будто я там еще лежу в постели едва дыша от ужаса.

Я услышала вновь движение в библиотеке, снова кто-то шел, приближаясь к тому месту, где стояла моя кровать, чья-то рука дотронулась до перегородки… Итак, я была отдалена от вошедшего толщиною одной только доски. Мне показалось, что отодвигают перегородку… Я замерла и притворилась спящей: сон был единственным моим оружием. Если это вор, то он, думая, что я не могу ни видеть, ни слышать его, может быть, пощадит меня, считая смерть мою бесполезной. Лицо мое, обращенное к полу, было в тени, и я могла не закрывать глаза. Я увидела движение в своих занавесях, чья-то рука раздвигала их медленно, потом между складками красной драпировки появилось бледное лицо. Последний свет камина, дрожавший в глубине алькова, осветил это видение, я узнала Горация и закрыла глаза…

Когда я открыла их, видение уже исчезло, но занавеси еще колыхались. Я услышала шум задвигаемой перегородки, потом удаляющиеся шаги, потом скрип двери. Наконец наступила тишина. Не знаю, сколько времени я пролежала без дыхания и без движения, но к рассвету, измученная этой ужасной ночью, впала в оцепенение, похожее на сон.

12

Я была разбужена малайцем, стучавшим в дверь, запертую мною изнутри. Я была одета и тотчас встала, чтобы отодвинуть засов. Слуга открыл ставни, и я, увидев в своей комнате свет и солнце, бросилась к окну. Это был один из прекрасных дней осени, когда солнце, прежде чем покроется облачной вуалью, бросает последнюю улыбку на землю. Все было так тихо и так спокойно в парке, что я начала сомневаться в самой себе. Но происшествия ночи были так живы в моем сердце, к тому же вид из окна напоминал мне малейшие подробности. Опять я увидела ворота, отворявшиеся, чтобы дать пройти трем мужчинам с их ношей, аллею, по которой они шли, следы, которые остались на песке, более заметные в том месте, где жертва сопротивлялась, потому что те, которые несли ее, ступали тверже, чтобы умерить ее движения. Эти следы вели по описанному уже мною направлению и терялись в тополиной аллее. Тогда я захотела увидеть еще что-нибудь, еще более убеждающее меня. Я пошла в библиотеку: ставня была полуотворена, как я оставила ее, опрокинутый стул валялся посреди комнаты, — это его падение я слышала. Я подошла к перегородке и, рассмотрев ее очень тщательно, увидела неприметную выемку, по которой она двигалась. Я попробовала отодвинуть ее и почувствовала, что она поддается. В эту минуту дверь моей комнаты отворилась. Я успела только отскочить от перегородки и схватить книгу в библиотеке.

Это был малаец, он пришел сказать, что завтрак готов, и я пошла за ним.

Войдя в залу, я вздрогнула от удивления: я была уверена, что увижу там Горация, но его не было, а стол был накрыт на одну персону.

— Граф не возвращался? — спросила я.

Малаец отвечал мне знаками отрицательно.

— Нет? — бормотала я, изумленная.

— Нет! — повторил он жестом.

Я упала в кресло; граф не возвращался!.. Однако я видела его, он подходил к моей кровати, поднимал занавеси через час после того, как эти три человека… Но эти трое — не были ли это граф и его друзья Генрих и Макс, похитившие женщину?.. Они одни в самом деле могли иметь ключ от парка и войти так свободно, никем не видимые и никого не беспокоя. Нет сомнения, это так. Вот почему граф не хотел, чтобы я приехала в замок, вот почему принял меня так холодно и удалился под предлогом охоты. Похищение женщины было задумано до моего приезда, теперь оно исполнено. Граф не любит меня, он любит другую, и эта женщина в замке, в павильоне, без сомнения!