Полина Сергеевна

— Белый нашла? Подосиновик? Красавец! Не бери в голову, как выражается Ксюша. Через два года или даже на следующий год все будут со смехом вспоминать Эмку-пирата. Как он тебя величал? Розалинда? — расхохоталась Вера Михайловна. — Розалинда, рому!

Полина Сергеевна с благодарностью поддержала ее смех.

— Но, Верочка! Он постоянно премьерствует. Он не может выносить ситуаций, когда не он главный среди детей, он всеми командует, распоряжается. При этом он возбужден, я бы даже сказала, вдохновлен, просто дрожит от упоения.

— Кто знает, может быть, именно таковы в детстве настоящие лидеры. Ты просмотрела книги по детской психологии, которые я тебе подобрала?

— Да, конечно. Кое-что взяла на заметку, однако нового для себя открыла мало.

— Я не могу выступать экспертом в данном вопросе, но мне тоже показалось, что наш случай остался без внимания детских психологов. С другой стороны, как следствие, можно сделать вывод, что о какой-либо патологии говорить не приходится. Ребенок с особым характером, бесспорно. Но все выдающиеся личности, вспоминая свое детство, говорили, что их не понимали окружающие. Если Эмку понимаешь ты, Олег, Сеня — это уже много.

— Спасибо тебе, подружка! — искренне поблагодарила Полина Сергеевна. — Конечно, в воспитании не существует схем и штампов, поскольку нет двух одинаковых детей. Более того, одно и то же событие может совершенно по-разному повлиять на ребенка. Когда мне было годика три-четыре, в детском саду воспитательница нас наказала. Несколько детей, я в том числе, не спали во время тихого часа, бесились. Воспитательница не нашла ничего лучшего, как снять с нас трусы: мол, голыми вы не станете проказничать. Я перепугалась ужасно, завернулась в одеяло туго-туго и дрожала, как лист на ветру. И потом этот кошмар — будто с меня стаскивают трусы и выставляют на общее обозрение — стал навязчивым, мучил во сне и наяву. Спустя много лет, мы уже студентками были, я спросила Танюшу, ты ее видела, моя подруга по двору, помнит ли она, как воспитательница нас садистски наказала. Танюша ничего не помнила, и никакие страхи ее не беспокоили.

— У каждого ребенка, — согласилась Вера Михайловна, — свои маленькие демоны. Я в детстве боялась цыган. Кто и когда внушил мне, что цыгане воруют детей, не помню. При виде цыган я пускалась наутек и, даже повзрослев, поспешно переходила на другую сторону улицы.

— Расскажи, как съездила в Англию, — сменила тему Полина Сергеевна. — Ксюша действительно обручилась с настоящим английским лордом?

— Эндрю не лорд, он из старой аристократической обедневшей семьи, и у него даже замок имеется. Правда, сейчас в этом замке отель. Рекламный проспект обещает привидения, но меня по ночам не посещали ни прапрабабушка Эндрю, которая покончила с собой, повесилась из-за несчастной любви, ни прапрадедушка, который, обнаружив любимую свисающей с люстры — до люстры, кстати, метров семь, — заколол себя кинжалом, привезенным предыдущими прапрапра из какого-то индийского похода. Признаться, я не стала уточнять, как эти великовозрастные Ромео и Джульетта умудрились нарожать кучу наследников, страдая от несчастной любви.

— Ты там всех, конечно, потрясла своим знанием раннего Диккенса?

— До Диккенса дело не дошло. Послушай, какая фраза получилась: «До Диккенса дело не дошло» — все слова на «д», но аллитерация скучная. Я их историей Кромвеля доконала. Поразительно, как англичане, отчаянные ксенофобы, между прочим, плохо знают историю своей страны.

* * *

Представить себе более разных людей, чем Ксюша и Вера Михайловна, невозможно. Но девушка привязалась к Вере Михайловне горячо и прочно, и найти этому объяснение было трудно. Зачем Ксюше, энергичной, разбитной, шумной, ведущей вольную жизнь, презирающей авторитеты, Вера Михайловна — пожилая, допотопная, пыльная, архивная? Ксюша что на русском, что на английском разговаривала как геймер, чей словарь ограничивается двумястами словами, из которых треть — примитивные неологизмы. Речь Веры Михайловны, особенно при общении с Ксюшей, была нарочито правильной, книжной, со множеством «извольте, сударыня», «не обессудьте», «соблаговолите».

— Когда я вас слушаю, — говорила Полина Сергеевна, — мне кажется, что разговаривают Раневская из «Вишневого сада» и бандитка из «Бонни и Клайда».

Инициатива общения, безусловно, принадлежала Ксюше, именно она испытывала в нем потребность. Если у Веры Михайловны и проявлялись когда-то материнские инстинкты, то не слишком сильные, да и те были давно погребены под завалами тысяч чужих жизней, о которых она прочитала. По ее судьбе прошелся тяжелый каток великой любви, размазал, растоптал и глубоко вдавил в землю ростки всех иных чувств, кроме тех, что требовались самому катку.

Вера Михайловна не горела желанием по-матерински опекать Ксюшу, но не могла отказать девушке, чьи родители, честолюбивые буржуа-обыватели, кичились купленной машиной, построенной дачей и отдыхом на Канарах, а сами при этом говорили «ложить» и «калидор». Дядюшка, вечный депутат всех созывов, забронзовел от кончиков ногтей на ногах до плеши на макушке.