Полина Сергеевна

— Этот бред мне снится? — повернулся к жене Олег Арсеньевич.

— Мне тоже? — пробормотала Полина Сергеевна.

— Это не бред, а факт, который вы должны принять, — отчеканил Сеня. — …Или не принять. Но мое решение окончательное.

Полина Сергеевна знала это выражение лица, но прежде видела его только у мужа. Когда Олег смотрел вот так холодно и сердито, когда в его глазах сверкала сталь, губы поджимались, ноздри напрягались — с ним было бесполезно что-либо обсуждать. Уговаривать, доказывать, убеждать — бессмысленно. И слезы не помогали, только вызывали еще большее раздражение. Его нужно было оставить в покое, дать возможность остыть, подумать, дождаться, когда пропадет упрямый настрой любое ее замечание принимать в штыки. Через час, на следующий день, через неделю он сам вернется к проблеме или сможет спокойно выслушать аргументы жены.

Однако сейчас Полина Сергеевна не могла отложить разговор.

— На ком? — спросила она. — На ком ты женишься?

— На Юсе.

Родители опять посмотрели друг на друга: разве может быть, чтобы мальчик вдруг сошел с ума?

— На Юсе, — повторил сын. — Она хорошая, очень хорошая. Вы ее не знаете. Я ее очень люблю, и она беременна, у нее будет… этот… сын… или дочь… То есть у нас…

Олег Арсеньевич быстрее жены пришел в себя.

— Сенька, ты идиот? — спросил он. — Больной? Кретин?

— Я так и знал, так и думал! Не ждите меня, ночевать не приду. — Сенька развернулся, ушел, хлопнув дверью.

Оглушенные Полина Сергеевна и Олег Арсеньевич несколько минут молча смотрели друг на друга. Точно ждали успокаивающего ответа на немой вопрос: «Это мне снится? Этот бред ведь не на самом деле?»

— Ущипни меня, — попросила Полина Сергеевна.

— Да тут хоть исчи… исщипайся, — запутался Олег Арсеньевич. — Он вскочил и лихорадочно зашагал по комнате. — У нас сигареты есть?

— Ты не куришь, — напомнила Полина Сергеевна.

— Тогда водки или коньяка… Где-то была моя старая трубка и табак… — Он открывал шкафы, хлопал дверцами. — Почему у нас в доме никогда ничего нельзя найти? Черт знает что! Когда-нибудь будет порядок или нет? Это все ты! Вырастила маминого сынка! Кудахтала над ним, как курица. Докудахталась!

Полина Сергеевна закрыла лицо руками и заплакала. Олег Арсеньевич искал врага, в которого можно вцепиться, — истинно мужской способ борьбы со стрессом. Но убитая горем Поля не была врагом, и поднимать на нее руку, обвинять — подло.

Олег Арсеньевич опомнился, подсел к жене, крепко обнял ее:

— Прости! Прости меня, сам не знаю, что несу.

Они провели бессонную ночь: то замолкали надолго, то наперебой доказывали друг другу невозможность, абсурдность того, что заявил Сенька.

Разговор с сыном состоялся в пятницу вечером. В субботу утром отец позвонил ему и велел явиться домой для объяснений. Сенька приехал, такой же нахохленный, ощетинившийся — чужой, как и накануне. Выяснилось, что он встречается с Юсей уже три месяца, что «репетиторские» деньги тратил на подарки ей, на походы в рестораны и клубы.

— Это воровство! — сказал Олег Арсеньевич. — Чистой воды обман и воровство! Ты врал нам и крал наши деньги!

— Считайте как хотите, — насупился Сенька.

— А чего ты ждал? — взорвался Олег Арсеньевич. — Что будешь воровать, бражничать, первую попавшуюся подзаборную шлюху приведешь к нам в дом…

— Папа, не смей так говорить про Юсю! — вскочил Сенька.

— Я не смей? Щенок!

Взбешенные, они стояли друг против друга, сжимали кулаки, точно готовы были пустить их в ход.

— Немедленно прекратите! Оба! — воскликнула Полина Сергеевна. — Вы сошли с ума! Сядьте и успокойтесь!

Она воскликнула с нужной интонацией тревоги, страха и негодования, проговорила нужные слова, хотя ее не покидало ощущение раздвоенности. Она как будто пребывала в состоянии клинической смерти, при которой душа вылетает из тела и наблюдает за происходящим со стороны.

— Или ты выбросишь блажь из головы, — ткнул Олег Арсеньевич в сына пальцем, — или убирайся на все четыре стороны! Жених сопливый!

— Я выбираю четыре стороны.

— Пошел вон! — заорал отец.

— Пошел так пошел, — ответил сын.

Когда за Сенькой закрылась дверь, Полина Сергеевна попеняла мужу:

— Так нельзя, Олег!

— А как нужно?

— Не знаю. Но мы не должны выгонять сына, когда ему тяжело…

— Тяжело!!! Ты видела эту физиономию? Ему тяжело? Да он плевал на нас, у него теперь вместо мозгов мошонка работает, член свербит. У всех свербело и свербит, но не каждый позволяет себя использовать, как последнюю тряпку. Он что, один такой весь из себя, у кого женилка выросла? Рохля, тютя, олух, слабак…

Олег Арсеньевич разошелся: клеймил сына, обзывал последними словами, — остановился, только когда увидел, что жене плохо.

— Не в коня корм, — проговорил, сбавляя пыл, Олег Арсеньевич. — Полинька, что с тобой?

Тело-оболочка, оставшееся на земле, оказывается, умело страдать физически. Каждое слово, гневная и жестокая характеристика сына ранила сердце Полины Сергеевны, превращая его в кровавое месиво. «Не в коня корм» — значило для Полины верх жестокости и несправедливости.