Если бы у меня было настроение, я могла бы ещё не то устроить. Из самых добрых побуждений, кстати. Согласитесь, насколько скучно сначала нарисовать карту с сокровищами, а потом по ней же всю следующую ночь эти самые сокровища искать. Никакой интриги. А тут сплошное веселье: лопаты сначала пропадают, потом сами собой появляются. Самый настоящий пиратский роман!
Когда я добралась до своей комнаты, Мишутка раздетый по пояс сидел на постели, внимательно рассматривая какой-то механизм. Увидев меня, он застеснялся, набросил на себя одеяло.
– Я думал, ты уже спишь, – сказал он.
– Решила прогуляться, – объяснила я. – Там рыжики сокровища ищут в саду.
– В нашем? – Уточнил мальчик. – Откуда там сокровища?
– У них карта есть.
– А ты откуда знаешь.
– Подсмотрела.
– А карта настоящая?
– Настоящее не бывает! – Изнасиловала я прилагательное.
– Старая? – Всё ещё не верил Мишутка.
– Старая. Сегодня после обеда нарисовали.
И тут в темноте за окном раздался тонкий визг, потом – ещё и ещё. Наконец послышался топот. Никогда бы не подумала, что два маленьких ребятёнка могут так громко бежать.
"Лопаты нашли", – поняла я.
– Чего это с рыжиками? – Удивился Мишутка.
– Испугались чего-то, – равнодушно отозвалась я. – Моя память тебе ещё нужна?
– Прямо сейчас?
– Я дневник попишу.
– Ладно, на, – Мишель вытащил из кармана аккуратно завёрнутую в какую-то тряпочку карту и протянул мне. Эта тряпочка меня особенно умилила.
– Ладно, спокойной ночи!
– Ага.
Я не могла не заметить напоследок:
– Я думала, ты в свитере спишь.
– Зачем мне в свитере спать? – Удивился мальчик.
– А тебе не холодно, что у меня окно всегда открыто?
– Не очень.
– Тогда ладно.
С картой памяти ничего не случилось, что меня здорово порадовало. Мой персональник без труда открыл все сохранённые на ней файлы и каталоги.
На столе лежал говорящий робот – подарок Мишутки, о котором я напрочь успела забыть.
Я нажала кнопку.
– Привет!
– Вежливость – это искусственно созданное хорошее настроение, – не раздумывая отозвался ящик.
– А теперь кого ты цитируешь?
– Томаса Джефферсона.
– Кто такой?
– Американский политический деятель, третий президент США.
– У тебя богатая база знаний.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
– Ещё хочешь со мной поболтать?
– Всякое желание есть зачаток новой скорби.
– Понятно. Давай я тебя переименую.
– Никогда не давай имени живому существу, которое ты не собираешься держать у себя или которое ты собираешься съесть.
– Есть я тебя в любом случае не собираюсь. А держать у себя… Куда же я теперь денусь. А звать я тебя буду теперь, – я задумалась, – Советником. Не-е, это длинно. Совёнком.
– Совет – самая мелкая монета из тех, что имеются в обращении.
– Значит, ты не против?
– Мало пойти против всех, надо еще знать куда.
Я выключила Совёнка. Забавный всё-таки получился у Мишутки персонаж. Куда лучше, чем развлекательные блоки для общения на моей родной планете.
Около получаса я надиктовывала дневник, потом нас позвали на ужин. За столом рыжики сидели непривычно притихшие, только изредка перешёптывались между собой. Я, дабы услышать комментарии на недавние события, специально уселась рядом с Фердинандом, но не смогла услышать ничего интересного.
Вечер закончился достойным для этого дома образом. Когда я уже начала засыпать, Мишутка со своего места громко осведомился:
– К тебе можно?
– Я сплю!
– Полька, это же я!
У меня даже не хватило сил возмутиться. Ни тем, что Мишель меня так назвал, ни тем, что он после этих слов ввалился на мою половину и плюхнулся ко мне на кровать с таким невозмутимым видом, словно и эта часть комнаты, и кровать были, по меньшей мере, его собственные.
– У меня кое-что получилось!
– Давай завтра, а?
– Дай мне ещё раз память,а?
Дневник я закончила диктовать несколько минут назад, и карта памяти мне уже была не нужна, но я решила быть принципиальной.
– Спать! – Сказала я таким ледяным голосом, что мальчик не нашёлся, что можно ответить, и молча ретировался.
ПОЛИНА
ГЛАВА 40
За три дня, которые Полина жила в новом доме, она сильно изменилась и теперь уже ничем не отличалась от обычной деревенской пацанки. Мишутка всё не мог поверить, что вот эта девчонка, чистящая картошку на скамейке для дойки коровы, с ободранными коленками, в цветастом фартуке и бесформенной косынке, – эта и есть та самая холёная "столичная барышня", которая даже на стул сесть не могла, предварительно не смахнув с него пыль.
Тогда она казалась ему такой же недосягаемой, как плывущие в небе облака. А потом всё образовалось, они подружились. В итоге Полина Германовна оказалась самой обычной девочкой, излишне, правда, амбициозной и эгоистичной, любила прихвастнуть, но что поделать, слишком уж высокое положение у неё занимал папа, чтобы дочка имела мягкий и податливый характер.