Полина

Ужас мой увеличился, когда я осталась одна в этой огромной столовой: мне казалось, что белые занавеси, висевшие над окнами, как саваны, двигались на меня со своих мест. Однако я страшилась не мертвых (монахи и аббаты, прах которых я попирала, проходя кладбище, почивали благословенным сном — одни в монастыре, другие в подземелье), а того, что я прочла в деревне, что слышала в Каэне, что пришло мне на память, и я дрожала при малейшем шорохе. Единственные звуки, которые раздавались тогда, — это шелест листьев, отдаленный ропот моря и тот однообразный и меланхолический шум ветра, который разбивается об углы больших зданий и свистит в камине, как полет ночной птицы. Я пробыла неподвижно в таком положении около десяти минут, не смея взглянуть ни в ту, ни в другую сторону; вдруг услышала я легкий шум позади себя, обернулась и увидела малайца. Сложив на груди руки, он поклонился (это была его манера извещать, что приказания, полученные им, исполнены). Я встала, он взял свечи и пошел передо мной; комната моя была уже приготовлена ко сну этим необыкновенным малайцем-горничной, который, поставив свечи на стол, оставил меня одну.

Желание мое было в точности исполнено: сильный огонь полыхал в большом камине из белого мрамора, поддерживаемом позлащенными амурами; свет его разлился по комнате и придал ей веселый вид, столь противоречивший моему ужасу, который начинал уже понемногу проходить. Комната была обтянута красной материей с цветами и украшена на потолке и дверях множеством арабесков и причудливых изображений, представлявших танцы фавнов и сатиров, странные лица которых, казалось, улыбались от огня, освещавшего их. Однако я не могла до такой степени успокоиться, чтобы лечь в постель; впрочем, еще не было и восьми часов вечера. Я переменила платье на спальный капот и хотела отворить окно, чтобы совершенно успокоить себя тихим и приятным видом уснувшей природы; но из предосторожности, которую я приписала слухам об убийствах, происходивших в окрестностях, ставни снаружи были заперты. Я отошла от окна и села к столу у камина, приготовясь читать о путешествии в Индию, когда, бросив взгляд на книгу, заметила, что принесла второй том вместо первого. Я встала, чтобы пойти переменить его, но при входе в библиотеку страх опять овладел мной. Подумав с минуту, я устыдилась, что предалась ужасу, столь детскому; я смело отворила дверь и подошла к полке, с которой брала книгу.

Приблизив свечу к другим томам, чтобы видеть их номера, позади полки на месте книги, которую я взяла сначала по ошибке, увидела блестящую медную пуговичку, подобную тем, которые накладываются на замки; она скрыта была от глаз книгами, поставленными на полке. Я часто видела потаенные двери в библиотеке под фальшивыми переплетами, и ничего не было удивительного, если бы и здесь отворилась потайная дверь.

Однако направление, в котором она была помещена, делало это почти невозможным: окна библиотеки были последними в здании; пуговичка была вделана в деревянную панель позади второго окна; дверь в этой стороне могла отворяться только на наружную стену.

Я отодвинулась немного, чтобы при помощи свечи рассмотреть: нет ли какого признака двери, и хотя смотрела во все глаза, однако ж ничего не увидела. Тогда я положила руку на пуговку и попыталась повернуть ее; она не уступала; я надавила на нее — и почувствовала движение; надавила еще сильнее — и дверь отворилась с шумом. Эта дверь выходила на маленькую лестницу, сделанную в толще стены.

Вы поймете, что подобное открытие нисколько не могло уменьшить моего ужаса. Я подняла свечу над лестницей и увидела, что она углубляется отвесно. С минуту я имела намерение осмотреть ее, даже сошла на две ступеньки, но у меня недостало духу. Я воротилась в библиотеку, заперла дверь, которая затворилась так плотно, что даже я со всей уверенностью в ее существовании не могла обнаружить сгибов, отделявших ее от стены. В ту же минуту я положила книгу на прежнее место, боясь, чтобы не заметили, что я до нее дотрагивалась; я не знала еще, кого интересовал этот секрет. Взяв наудачу другое сочинение, я возвратилась в свою комнату, заперла засовами дверь, выходившую в библиотеку, и села опять к огню.

Неожиданные происшествия приобретают или теряют свою важность от расположения ума, печального или веселого, или от обстоятельств более или менее критических, в которых, мы находимся. Конечно, ничего нет естественнее, чем потаенная дверь в библиотеке и круглая лестница в толще стены, но когда открываете эту дверь и эту лестницу ночью в уединенном замке, где живете одни и без защиты, когда этот замок возвышается посреди страны, в которой каждый день раздаются слухи о новом грабеже или убийстве, когда с некоторого времени вы окружены какой-то таинственной судьбой, когда гибельные предчувствия двадцать раз среди дня приводят в смертельный трепет ваше сердце — тогда все делается если не существенностью, то, по крайней мере, призраком и привидением, и кто не знает по опыту, что неизвестная опасность в тысячу раз страшнее и ужаснее видимой и существующей.