Полина

— Полина?.. — сказал я ему тихо.

— Да! — отвечал он.

— Точно ли мы ее узнаем? — сказал Гризье.

— Точно! — отвечал Альфред. — И в доказательство я увожу с собою ужинать Александра, которому расскажу ее в нынешний вечер. Когда не будет препятствий к появлению в свете, вы найдете ее в каком-нибудь томе Черных или Голубых повестей. Потерпите до этого времени.

Гризье должен был покориться. Альфред увел меня к себе ужинать, как обещал, и рассказал мне историю Полины.

Теперь единственное препятствие к ее изданию исчезло. Мать Полины умерла, и с нею угасли фамилия и имя этой несчастной женщины, которой приключения, кажется, заимствованы от времени или места, столь чуждых тем, в которых мы живем.

II

— Ты знаешь, — сказал мне Альфред, — что я учился живописи, когда мой добрый дядя умер и оставил мне и сестре моей каждому по тридцать тысяч ливров годового доходу.

Я наклонился в знак утверждения того, что сказал Альфред, и почтения к тени человека, сделавшего такое доброе дело при прощании со здешним светом.

— С тех пор, — продолжал рассказчик, — я предавался живописи только для отдыха. Я решился путешествовать, видеть Шотландию, Альпы, Италию; взял у нотариуса свои деньги и отправился в Гавр, чтобы начать свою поездку с Англии.

В Гавре я узнал, что Дозат и Жаден были на другой стороне Сены, в маленькой деревне, называемой Трувиль. Я не хотел оставить Франции без того, чтобы не пожать руки обоим товарищам своим по живописи; взял пакетбот и через два часа был в Гонфлере, а поутру в Трувиле. К несчастью, они уехали накануне.

Ты знаешь эту маленькую пристань с ее народонаселением из рыбаков; это один из самых живописнейших видов Нормандии. Я остался здесь на несколько дней, которые употреблял на посещение окрестностей; потом вечером, сидя у камина моей почтенной хозяйки, г-жи Озере, я слушал рассказы о приключениях довольно странных, театром которых в продолжение трех месяцев были департаменты: Кальвадос, Луаре и де Ла-Манш. Рассказывали о грабежах, производимых с необыкновенной дерзостью. Нашли почтальона, привязанного к дереву, почтовую телегу на большой дороге, а лошадей, пасущимися спокойно на соседнем лугу. Однажды вечером, когда генеральный сборщик Каена давал ужин молодому парижанину по имени Гораций Безеваль и двум его друзьям, приехавшим провести с ним охотничье время в замке Бюрен, отстоящем от Трувиля на пятнадцать лье, разбойники разломали его сундук и похитили семьдесят тысяч франков. Наконец, сборщик Пон д'Евека, который вез для взноса в казну двенадцать тысяч франков в Лизье, был убит и тело его брошено в Туке; выброшенное этой маленькой рекой на берег, оно одно обнаружило убийство, виновники которого остались в совершенной неизвестности, несмотря па деятельность парижской полиции, которая, начиная беспокоиться об этих разбоях, послала туда некоторых из своих искуснейших подчиненных.

Эти происшествия, освещаемые время от времени пожарами, которым не знали причин и которые оппозиционные журналы приписывали правительству, распространили по всей Нормандии ужас, неизвестный до тех пор в этой доброй стране, столь знаменитой своими адвокатами и тяжбами, но нисколько не живописной в отношении разбойников и убийц. Что касается меня, я мало верил всем этим историям, которые, казалось мне, принадлежали более пустынным ущельям Сиерры или диким скалам Калабры, нежели богатейшим долинам Фалеза и плодоносным равнинам Пон-Одемера, усеянным деревнями, замками и мызами. Я всегда воображал себе разбойников среди леса или в глубине пещеры. А во всех трех департаментах не было ни одной норы, которая заслуживала бы названия пещеры, и ни одной рощи, которая могла бы показаться лесом.