Полёт

— Нет, ведь я говорю объективно, Лиза, не потому, что я тебя люблю. Ты всегда, всю жизнь была одинаковой — такая же чистая, такая же безупречная и такая замечательная! Только ты, и ничего вне тебя, — понимаешь? Вся жизнь, все мысли, все, Лиза, все.

— Мой милый мальчик.

— Я всегда был эгоистом, Лиза, ты знаешь, но вот для тебя, мне кажется, — нет ничего, чего бы я не сделал. Ну вот, если бы мы остались вдвоем, одни, без денег, я бы работал для нас двоих, все, что угодно, хоть в шахтах, — и был бы по-прежнему счастлив. Вообще все. Я никогда не знал, что могут быть такие вещи. Знаешь, я теперь понимаю: рождению мира предшествовала любовь, и я понимаю, почему это так.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Я только одного не понимаю: вот разные люди там любят друг друга, женятся, страдают и так далее. Это мне кажется нелепым: как можно любить кого-нибудь, кроме тебя, какую-нибудь другую женщину? Ведь ни одна из них ничего общего с тобой не имеет, и это опятьтаки не мое личное мнение, а просто реальность, которую я констатирую.

— Для тебя, Сереженька, для тебя.

— Хорошо, для меня. Но я же нормальный мужчина, как другие.

Теперь улыбнулась Лиза.

— Ты не мужчина, Сереженька, ты мальчик еще.

— Я им был недавно, — сказал Сережа, покраснев, — но теперь я не мальчик, ты это отдично знаешь и видишь. Лиза, подожди, куда же ты?

Но Лиза уже встала и вошла в воду; потом она упала на спину и поплыла, сделав Сереже прощальный жест рукой; Сережа бросился за ней, нырнул и вдруг его голова показалась из воды на уровне ее плеч. Тогда она повернулась на грудь и стала уплывать, он плыл рядом с ней, на секунду останавливался, кричал своим звонким голосом: — Не уйдешь, Лиза, никогда не удастся, никогда! — и в то время, как кричал, отставал на два метра, а потом снова догонял ее, прыгая в воде и кувыркаясь, как дельфин.

Подплывая к берегу, они увидели Егоркина, который, в вылинявшем купальном костюме, стоял по колени в море и брызгал на себя водой: Сережа издали видел его худое тело с резко выступающими ребрами и пучком серых волос на груди, выбивавшихся из-под трико.

— Здравствуйте, Леонид Семенович, как живете? Купаться пришли? — кричал Сережа.

— Здравствуйте, Елизавета Александровна. Здравствуй, Сережа, — сказал Егоркин, выпрямившись и поклонившись. — Хорошо купались?

— Спасибо, Леонид Семенович, — сказала Лиза более приветливым голосом, чем обычно. — Развлеклись немного.

— А вот я никак не могу научиться, — сказал Егоркин, — боюсь воды все. Как подумаю, что под ногами дна нет, страх берет.

— Я вас научу, — сказал Сережа. — Прежде всего научитесь голову под водой держать.

— Господь с тобой, Сережа, как же я дышать буду?

— А вот смотрите. Вы набираете воздух, потом погружаете голову в воду и выпускаете воздух ноздрями в воде. Вот так.

Сережа погрузил голову в воду, стоя на коленях, и пузырьки воздуха с бульканием поднимались на поверхность. Егоркин, наклонившись, внимательно смотрел.

— Нет, уж если я так окунусь, меня потом откачивать будут, — сказал он.

— Да это же просто.

— Я не говорю, Сережа, что не просто. Умереть-то ведь тоже несложно.

— Ну, хорошо, собирайтесь, Леонид Семенович, — сказал Сережа; Лиза уже сделала несколько шагов по направлению к дому. — Идемте к нам завтракать.

Сережа подождал, пока Егоркин оделся, и вдвоем они вошли на террасу. По дороге, встретив «шефа», Сережа попросил его сказать матери, что будет завтракать еще один человек. Егоркин остался один на террасе, Сережа ушел к себе одеваться. Через десять минут они втроем сели за стол.

— Вот, странно все выходит, — сказал Егоркин. — Рос я почти что на Волге, у меня в Саратове тетка замужем за ветеринаром была. И вот, ходил я с ребятами на реку, все плавали, а я так и не научился. И здесь живу столько лет и тоже никак. Не пловец я, ничего не поделаешь.

Лиза молчала. Сережа сказал:

— Так вы, значит, в Саратове были? Вот я, Леонид Семенович, русский, а России не видал почти что. Так, как сквозь сон, Крым помню немного.

— Нет, я Волгу хорошо знаю, — сказал Егоркин. — Тетка у меня была милая женщина, только на руку чуть-чуть тяжела.

— В каком смысле?

— Да смысл-то ясный, — сказал Егоркин, улыбаясь своей откровенной и простодушной улыбкой. — Нас, детей, она никогда не трогала, а мужу вот попадало.

— За что?

— Да он, как это сказать, пил немного. Ну, она женщина все-таки нервная была, и вот, бывало, и стукнет его несколько раз. Она его все попрекала: тоже, говорит, ветеринар, ты, говорит, до того допиваешься, что лошадь от коровы, говорит, не отличаешь во хмелю.

— А он часто пил?

— Нет, раз в месяц на два дня запивал, — сказал Егоркин. — Тихий был человек, рыболов, все рыбу ловил. А рыбы в Волге сколько угодно. Уж я на что не специалист и то однажды щуку в пятнадцать фунтов поймал.

Сережа засмеялся. — Чему ты? — спросил Егоркин. — Вы не обижайтесь, — ответил Сережа, продолжая смеяться, — я просто сегодня в очень хорошем настроении. Вы сказали «щука», так я вспомнил охотничьи и рыболовные истории.

— Ничего не история, — сказал Егоркин, — хорошее дело, история. Я едва жив из-за нее остался.

— Из-за щуки?