Полёт

— Из-за щуки, конечно. Она, проклятая, так дергала, что я в воду упал, как был, одетый.

— Ну, и что ж?

— Ну, а удочку не выпустил и схватился за дерево, над водой росло. Потом ребята пришли, помогли вылезть, и тут-то я ее вытянул.

— Пятнадцать фунтов — сколько это на кило?

— Почти что восемь кило выходит.

— А каких вы еще рыб ловили, Леонид Семенович?

— Разных, Сережа, только я мало ловил. Дядюшка мой — тот всю жизнь на этом провел, знал всякую рыбу, и ее привычки, и места, где она водится, и как лучше всего ее брать. Он действительно был специалист.

— Терпение адское нужно, я думаю, — сказал Сережа.

— Не терпение, а характер. У нас считают, что рыболов — он как бы поврежденный немного человек. Он неопасный, конечно, немного поврежденный. Да, по-моему, лучше уж рыбу ловить, чем в кабаке сидеть.

— Это несомненно, Леонид Семенович, — сказала молчавшая до сих пор Лиза.

Егоркин смутился, как смущался почти всегда, когда Лиза вступала в разговор. Лиза была единственным человеком из всех, кого он знал, чье присутствие ему было почти тягостно, он всякий раз как-то терялся и начинал чувствовать себя неуютно, хотя со стороны он очень ценил ее ум и красоту, как он говорил. Она явно принадлежала к другому миру, в который ему не было доступа; и в той степени, в какой это различие ему казалось незначительным и неважным, когда дело касалось Сергея Сергеевича, или Ольги Александровны, или Сережи, в такой же степени это становилось ясно по отношению к Лизе. Он не понимал, чем это объяснялось, но это чувство его было неизменно вот уже много лет. В ее присутствии он вдруг вспоминал, что не так, может быть, одет, как следует; не то говорит, что нужно; не так сидит за столом и вообще не тот, каким он должен был бы быть, чтобы не чувствовать этого стеснения. С Сережей, напротив, он чувствовал себя легко и свободно. Чтобы переменить разговор, он стал вспоминать, как продал свои первые картины Сергею Сергеевичу.

— Вы помните, Елизавета Александровна, — сказал он, — это в тот год было, когда вы вдвоем с Сергеем Сергеевичем приезжали к нам в первый раз сюда на лето. Тебе, Сережа, наверное, лет семь было, не больше, я тебя только на следующий год увидел. А Сергей Сергеевич и Елизавета Александровна тогда вдвоем здесь полтора месяца прожили.

Глаза Лизы расширились, она, по-видимому, хотела что-то сказать, но промолчала.

— Я тогда еще думал, — продолжал Егоркин, — когда вас вдвоем увидел, — неужели русские? Потом шел сзади, когда вы гуляли, слышу, говорят не по-русски и не по-французски; думаю, значит, ошибся. А потом Сергей Сергеевич вдруг сказал: «Все это невежественные выдумки», — по-русски. Я тогда обрадовался.

И Егоркин рассказал, как он впервые разговаривал с Сергеем Сергеевичем. Был пасмурный день, редкий для этого времени года: Егоркин сидел на пустынной тропинке, разложив ящик с красками, и рисовал. Шаги, которые он слышал уже несколько секунд, остановились за его спиной. Он обернулся и увидел того человека в белом костюме, который приехал сюда несколько дней тому назад с молодой женщиной в блестящем новом автомобиле и который говорил о невежественных выдумках.

— Море рисуете? — спросил по-русски Сергей Сергеевич.

— Как видите, — сказал Егоркин, размашисто повернувшись на самодельном табурете, у которого одна ножка была значительно короче других, отчего он был чрезвычайно неустойчив; и от резкого движения Егоркин упал на землю вместе с табуретом. Сергей Сергеевич, не удерживая смеха, помог ему встать.

— Табуретку где заказывали? — сказал он, улыбаясь. — С центром тяжести она не в ладах.

— Сам делал, вот в чем секрет, — ответил Егоркин.

— Вы из каких мест? — спросил без перехода Сергей Сергеевич.

— Тамбовской губернии, — ответил Егоркин.

— Далеко заехали, — сказал Сергей Сергеевич. — Вы, вообще, художник или так, любитель?

Егоркин объяснил, что он художник, что здесь он одно время специализировался на иконах, на которые у русских большой спрос, преимущественно на самого национального святого — Николая Чудотворца. Сергей Сергеевич засмеялся.

— Чему вы?

— Николай-то грек был, — сказал Сергей Сергеевич. — Ну, ничего, продолжайте. Так, говорите, на божественные сюжеты спрос?