Полёт шмеля

Выходили из канцелярии, как из бани — красные, со звенящей головой, — и с таким чувством, словно по ним проехался каток. Кутнер, направляясь к себе в каптерку, проговорил, ни к кому не обращаясь: «Что, товарищи сержанты, поняли, кто в доме хозяин?»

Жунас придержал Лёнчика, позвал его на разговор, рядом был Жёлудев, — и Лёнчик позвал Жёлудева пойти с ними.

Они зашли в пустовавшую по дневной поре Ленинскую комнату, Жунас торопливо закрыл дверь и тотчас взволнованно проговорил:

— Что делать, что делать? Кто-то заложил, но кто?!

— Не все ли равно кто, — первым отозвался Жёлудев. — Не один, так другой бы. Так оно все и должно было быть.

— А что, собственно, нового? — Лёнчик пожал плечами, изображая полнейшее хладнокровие. — Ну, пугал. Полроты проголосует «против», что он против половины роты? Побесится — и проглотит.

Жёлудев, со змейкой своей иронической улыбки на губах, похлопал Лёнчика по плечу:

— Да никто не проголосует «против», я ведь тебе уже говорил.

— И ты? — вопросил Лёнчик.

— Я говорю: никто! — сказал Жёлудев.

Жунас молчал. Лёнчик повернулся к нему:

— А ты?

— Я что, ты же знаешь, я сам первый, — сбивчиво произнес Жунас.

— Ну вот, — сказал Лёнчик. — Мы с Альгисом проголосуем «против».

— И будете вдвоем. — Кто из них троих действительно был абсолютно хладнокровен — это Жёлудев. — А Портнов вас потом съест без постного масла.

Дверь в Ленинскую комнату снаружи рванули, на пороге объявился Кутнер.

— Заговоры плетете?! Не хрен якобинскую диктатуру разводить, живо к вверенному под командование личному составу!

Численный состав роты, не считая офицеров, был сто три человека, на собрании, как сообщил Жунас, открывая его, присутствовал сто один. Ленинская комната оказалась набита под завязку. Мест, чтобы сесть, всем не хватило, многим пришлось стоять. Лёнчик тоже стоял. Обосновался он в самом дальнем конце комнаты, в углу, море затылков, вся рота как на ладони. Получилось это как бы само собой, но когда увидел перед глазами всю роту, а он позади нее, словно пастух, Лёнчик осознал, что, не отдавая себе в том отчета, занял такую позицию специально.

Лицом к роте, у противоположной стены за столом сидели всего двое: Жунас и замполит Правдин. У Жунаса было мятое, потерянное лицо, он постоянно смотрел в бумаги на столе, лишь изредка поднимая глаза — чтобы тут же и опустить. Капитан Правдин, наоборот, сдвинув очки на кончик носа, поверх них безотрывно смотрел перед собой, переводя взгляд с одного человека на другого, словно непременно хотел встретиться взглядом с каждым.

Жунас открыл собрание. Капитан Правдин взял слово и, напомнив об агрессивной политике США, только и мечтающих уничтожить Советский Союз, проехал по Афанасьеву танком: сравнил его с теми предателями, что сотрудничали во время Великой Отечественной войны с немцами. Следом за ним выступил командир взвода, в котором служил Афанасьев. Он потребовал вымести Афанасьева из рядов комсомола поганой метлой. Старшина Кутнер говорил до того по-необычному тихо — половины его слов до задних рядов не долетало. Но все же требование исключить Афанасьева из комсомола он огласил вполне внятно. Потом пошли выступления всех остальных. И все как один требовали избавить комсомол от Афанасьева. Майор Портнов сидел в первом ряду, молчал — словно его и не было на собрании. Самому Афанасьеву, несмотря на то, что он то и дело тянул вверх руку, слово представлено не было. Жунас, видел Лёнчик, всякий раз хотел это сделать, вопросительно смотрел на замполита рядом, но всякий раз замполит отвечал Жунасу отказом. Лёнчик тоже тянул вверх руку, даже подавал голос, требуя дать ему слово — предложить объявить Афанасьеву выговор, чтобы у собрания был выбор, — но его руки Жунас будто не видел и будто его не слышал.

Собрание катилось вперед предуготовленным путем, Афанасьева могло спасти лишь голосование.

И, как то было в начале собрания, прежде чем Жунас предложил роте голосовать, капитан Правдин, вновь ощупывая всех перед собой одного за другим требующе-неумолимым взглядом, снова взял слово и призвал проголосовать, исходя из требований обороноспособности страны, а не из дружеских отношений, к тем же, кто дружеское поставит выше государственного, командование подразделения вынуждено будет соответственным образом присмотреться.

— Итак, — унылым механическим голосом проговорил Жунас, — поступило только одно предложение: исключить рядового Афанасьева из комсомола. Ставлю предложение на голосование. Кто «за», прошу поднять руки.

Руки поднимались вяло, с откровенною неохотой, но поднимались, их становилось все больше, через десяток секунд перед Лёнчиком стоял сплошной частокол. Он с ужасом смотрел на него: это было то самое, про что говорят «лес рук». Это было не большинство, это, кажется, были все до последнего человека. Осталось только поднять руку ему.

— Похоже, единогласно, — поднявшись в рост и изучающе оглядев Ленинскую комнату, проговорил Жунас. В голосе его прозвучало облегчение. — Прошу опустить руки.

Ощетинившаяся лесом рук Ленинская комната тотчас обезлесела.