Полёт шмеля

— Кто «против», — подсказал Жунасу капитан Правдин.

— Кто «против», прошу поднять руки, — послушно повторил за Правдиным Жунас.

Мгновение, пока Лёнчик преодолевал себя, почудилось ему длиной со всю его прежнюю службу. Оно длилось, длилось и не могло кончиться. Страх, высасывая из него волю, свистел под ложечкой смертельной воронкой. Афанасьеву каюк, уже не помочь, повелительно говорил страх, поднимать руку бессмысленно. Бессмысленно, не помочь, не смей!

Лёнчик не заметил, как рука у него оказалась поднята. Вот еще не была — и вот уже была вскинута.

Возвышавшийся над столом Жунас смотрел на него с ужасом.

— Ты… что? — заикаясь, выговорил он. — Опусти руку. Мы уже проголосовали. Сейчас «против».

— Я «против» и есть, — сказал Лёнчик.

Вся Ленинская комната обернулась к нему, словно по команде. Одни стриженые затылки до этого, и взамен их — одни лица. И с первого ряда обернулись все офицеры, обернулся майор Портнов.

— Ты… «против»? — словно не веря, опять заикнувшись, переспросил Жунас.

— Вы уверены, младший сержант Поспелов, что вы «против»? — пришел на помощь Жунасу капитан Правдин.

— Так точно! — почему-то по-уставному, словно это было не комсомольское собрание, а ротное построение, и он вызван перед строем, ответил Лёнчик.

— Но вы же только что голосовали «за»! — голос замполита так и светился проницательностью.

— Я не голосовал «за», — сказал Лёнчик.

— Но я же видел!

— Это вы не меня видели. Я не голосовал «за».

Капитан Правдин уже раскрыл рот, намереваясь продолжить их препирательство, майор Портнов остановил своего зама.

— Опускайте руку, младший сержант Поспелов, — свивая губы в крученую жесткую бечевку, сказал он, — что вы ее все держите. Устанете. Младший сержант Поспелов проголосовал «против», — разворачиваясь к столу, за которым сидели Жунас с капитаном Правдиным, проговорил он. — Хочет «против», пусть будет «против».

— Что ты наделал, что ты наделал, — как заведенный, с отчаянием приговаривал Жунас четверть часа спустя, когда собрание было завершено, и они шли в сержантской шеренге впереди строя обратно на дежурство в техздание. — Афанасьеву не помог, его все равно исключили, а какую жизнь тебе Портнов теперь устроит!

— Не помог. Исключили, — вызмеивая губы в своей неизменной усмешке, вторил Жунасу шагавший рядом Жёлудев. — А Портнов тебе теперь устроит. За милую душу.

— Ну и хрен с ним, пусть устраивает! — с бравостью выругался Лёнчик.

Но внутри в нем никакой бравости не было. Внутри было так — хоть вешайся.

13

— Так это я тебе обязан своим приглашением сюда?

— Только без патетики. Не люблю патетику. — Хитровато смеющиеся глаза Жёлудева так и играют, эта же усмешка сквозит в голосе, рождая ощущение некой каверзы, что можно ожидать от него. — Хотя, конечно, ваша группа приглашена по моей рекомендации.

«Ваша группа», невольно отмечаю я для себя. Но то, что я больше не связан с нею, совершенно не важно для Жёлудева, и я ничего об этом не говорю.

— Ты, получается, ее поклонник?

— Упаси боже! — восклицает Жёлудев. — Моя б воля, я бы предпочел Вертинского. «Тихо тянутся сонные дроги…» А? Божественно! Кстати, мне всегда казалось, Окуджава весь, как из яйца, из Вертинского. Не находишь?

Я, снова невольно, отмечаю остроту наблюдения. Никогда не задумывался об этом. Но даже если и так. Как взрослая птица, Булат не походил на своего родителя совершенно.

— Но даже если и так, — говорю я вслух, — что из того?

— Ничего, — пожимает он плечами. — Просто спросил. Вот Окуджаву бы я тоже предпочел. Ты был с ним знаком?

— Был, — коротко отвечаю я. Рассказывать о Булате мне совсем не хочется. Мне хочется вытянуть побольше всяких сведений из моего бывшего армейского товарища — чтобы понять, какое сцепление обстоятельств свело нас спустя столько лет. — Но если ты не поклонник группы, почему ты ее рекомендовал?

— А не догадываешься?

Хитро-усмешливый взгляд Жёлудев а обещает такую каверзу, что у меня от потрясения должна отвалиться челюсть.

— Из-за меня, что ли? — через паузу, отнюдь не уверенно спрашиваю я.

— Вот именно. Из-за кого же еще, — подтверждает Жёлудев.

Его признание доставляет мне некоторое удовольствие: получается, это не я благодаря Савёлу здесь, а Савёл благодаря мне. Но что за блажь нашла на Жёлудева: увидеть меня, через столько-то лет? Тем более что в конце моей армейской службы мы уже почти не общались. И как он узнал, что я имею к группе Савёла отношение?

— У тебя появилось желание повидаться? — спрашиваю я.

— Почему ж нет?

— Но ведь я, по идее, не должен был приехать. Авторы текстов обычно не выступают с группами.

— Как это не должен был приехать? — удивляется Жёлудев. — Обязательно должен был. Такое было условие: с вашими поэтами, а с Леонидом Поспеловом — просто обязательно.