— Давай, выкатывай, покажи, чему научилась, — говорит он Евдокии, когда машина из собственности салона становится наконец ее собственностью.
Евдокия с гордо-небрежным видом размещается на переднем сиденье, бывший вице-мэр рядом с ней, я забираюсь назад. Евдокия трогает так лихо, что мы вылетаем из разъехавшихся стеклянных дверей, будто собираемся набрать сто километров скорости за указанные в характеристике модели девять с половиной секунд, но у дороги перед потоком машин она благополучно тормозит и, обернувшись ко мне, просит:
— Ой, нет, давай ты… Извините, Леонид Михайлович! — тут же поправляется она. — Я не решаюсь… давайте вы.
Бывший вице-мэр не придает ее мнимой оговорке при обращении ко мне значения. Мало ли что отец подруги. Раз крутит баранку у твоего собственного отца, как к нему обращаться еще, как не на ты?
Я опробовал машину в салоне и знаю, что за удовольствие сидеть за ее рулем, но я не мог и представить, что за наслаждение получу, выкатив на дорогу и встроившись в поток. Как этот напоминающий мне конька-горбунка хетчбэк со вскидывающейся вверх задней дверцей послушен любому шевелению руки на рулевом колесе, как отзывчив на любое движение педалей, как упоительно мягко ходит под рукой переключатель скоростей.
— Замечательная машина! — не удержав в себе захлестнувшего меня восторга, восклицаю я в пространство перед собой.
— Да уж, это, Лёник, машина, — отзывается бывший вице-мэр, оказавшийся теперь рядом со мной. — Не то что твоя «срань».
Я натурально прикусываю язык, заставляя себя снести его тычок. Присутствие Евдокии так и понуждает встать на дыбы. Впрочем, оно же и утихомиривает. Я лишь невольно вдавливаю педаль газа с такой силой, что машина чуть не прыгает вперед, и приходится тормозить.
— Это еще что?! — судорожно хватается за ручку на дверце бывший вице-мэр.
Я не отвечаю ему. Что ты меня заставляешь терпеть, моя радость!
Евдокия в этот момент подает голос. Словно услышав мое обращение к ней.
— А ваша машина, Леонид Михайлович? Ваша-то машина осталась там!
Ну да, точно. Моя «срань», как выражается ее папаша, осталась около салона. За радостными хлопотами по покупке ее машины я совсем забыл о собственном корыте.
— Поведешь? — поворачиваю я голову назад к Евдокии. — А я вернусь за своей.
— Ой, нет, пока нет, не готова, — машет руками моя радость. — Я еще должна набраться опыта. Чтобы со мной кто-то посидел рядом. Посидите, Леонид Михайлович?
— Посидит, посидит, — торопится предупредить мой ответ бывший вице-мэр. — Это все равно что меня возить. Взамен. Посидишь, Лёник?
— Такой договоренности не было, — изображая недовольство, говорю я, чтобы мое быстрое согласие не показалось ему подозрительным.
— Пожалуйста, Леонид Михайлович, — тянет с заднего сиденья Евдокия, и голос у нее так и звенит от внутреннего смеха.
— Если только за дополнительную плату, — роняю я, обращаясь к бывшему вице-мэру.
— Это было бы справедливо, — звенит у меня за спиной внутренним смехом Евдокия.
Бывший вице-мэр не настроен выложить мне больше той суммы, что он наметил.
— Взамен меня — о какой дополнительной может идти речь? — сурово произносит он через паузу. — Только со мной — ты за рулем, с Дуськой — она за рулем, а ты рядом.
Я, вслед Евдокии, тоже едва не лопаюсь от смеха.
— Помилуй Бог, что за арифметическая логика, — говорю я. — Это только в математике от перемены мест слагаемых сумма не меняется.
— Каких слагаемых? Кто здесь слагаемый? — свирепея, вопрошает бывший вице-мэр.
Я «качаю» свои права еще пару минут и наконец даю себя уговорить. После чего наш разговор обмелевает, усыхает, сходит на нет, и дальше мы уже едем молча.
Едем мы на давно присмотренную нами с Евдокией платную стоянку неподалеку от ее дома. Оттуда блистающая свежим лаком американская обновка отправится завтра на регистрацию в ГИБДД, чтобы после этого уже и стать
Когда, оставив нашу покупку на стоянке, мы идем к воротам, я приотстаю от бывшего вице-мэра и, дав знак Евдокии, чтобы она тоже отстала, вытаскиваю из черного кожаного рюкзака, снова одолженного мной у соседа, свою книжку:
— Убери.
— Ой, как замечательно! — шепотом восклицает она, и книжка, мелькнув моим портретом на обложке, исчезает в ее стремительно провжикавшей молнией сумке.
Звук молнии заставляет бывшего вице-мэра обернуться. Но пока он разворачивается — всем корпусом, как многосоттонный корабль, — сумка Евдокии успевает повиснуть на ее плече с видом самой безгрешности. Ему достается увидеть, как я, сложив лямки рюкзака вместе, забрасываю его на плечо.