Полёт шмеля

У бывшего вице-мэра, видимо, отменное настроение. Предвкушение того чувства самоуважения, с которым будет подъезжать к нужным местам на достойной машине, согревает его, словно рюмка хорошего коньяка, и душа просит ублажить себя какой-нибудь потехой.

— Что это ты, Лёник, сегодня с торбой не расстаешься? — остановившись и подождав, когда мы поравняемся с ним, вопрошает он. И берется за лямку моего рюкзака. — Что у тебя там такое? Глянем давай? Как говорят по телевизору в одной передаче, народ хочет знать.

— Папа! — укоряюще произносит Евдокия. Ей и неудобно передо мной, и стыдно за него, но в ее возможностях — лишь этот скромный протест.

Впрочем, ее заступничество совсем мне не нужно. Я все же не настоящий водила по найму, чтобы трястись перед работодателем. Я резко стряхиваю рюкзак с плеча, выдергивая одновременно лямки из руки бывшего вице-мэра, и перебрасываю рюкзак на другое плечо.

— Любопытно, что у меня там? Куча денег.

— Ну?! — восклицает бывший вице-мэр. — Так тем более нужно посмотреть!

— Зачем? — спрашиваю я.

— Как зачем? Нельзя жаться. Поделим. Нельзя же все одному.

— А оно и так не одному, — трогаясь с места и понуждая тронуться их с Евдокией, — говорю я. — Он не один, над ним тоже люди есть.

— Кто это «не один»? — интересуется бывший вице-мэр. Он начинает терять кураж, потехи, которой жаждала его душа, не получилось.

— Да кому деньги несу.

Бывший вице-мэр на ходу меряет меня взглядом, о котором говорят «как рублем подарил», и отворачивается, ничего не произнеся.

— Шутник! — вырывается из него через несколько шагов. — Подруга твоя в кого, в отца, в мать? — взглядывает он затем на Евдокию.

Евдокия умудряется незаметно бросить на меня смеющийся взгляд.

— Вся в отца, — отвечает она.

— Чтоб ухо востро держала с такой подругой! — свирепо изрекает бывший вице-мэр.

Выйдя за ворота стоянки, мы незамедлительно расстаемся. Бывшему вице-мэру неуютно со мной, и он не хочет длить наше совместное пребывание ни на минуту. Евдокия, прощаясь со мной, поворачивается к отцу спиной, чтобы снова сказать мне глазами: потерпи, потерпи! — и скрепить свою просьбу воздушным поцелуем.

Между тем я сообщил бывшему вице-мэру сущую правду: в рюкзаке у меня деньги. Откат, вторая часть, которую я должен передать Евгению Евграфовичу. Он так извелся ожиданием этих денег, что не пожелал дать мне ни дня отсрочки. И вот я с утра таскаюсь с «этими книгами», перекидывая рюкзак с одного плеча на другое, не решаясь даже на короткий миг расстаться с ним, — что довольно забавно, бывший вице-мэр тут прав. Смешно сказать, мне видится естественным снова везти деньги в нем, как бы рюкзак — самая та тара для транспортировки отката.

Вернувшись к салону и сев за руль своего корыта, я тут же достаю телефон и звоню Евгению Евграфовичу.

На условленное место у метро «Сокольники» я прибываю первым и минут десять стою жду его. Он появляется в том же самом франтоватом длиннополом пальто из тончайшего кашемира, в котором я увидел его впервые у подножия Арсенальной башни, только вместо бордового шарфа выпущен наружу, поверх пальто, другой, цвета благородной слоновой кости. Он идет от выхода из метро к условленному месту, оглядываясь по сторонам, — явно опасаясь: не следят ли.

— Вы уже здесь, — говорит он, подходя ко мне. — А я думал, придется вас ждать. Не люблю ждать. — Словно это не я ждал его тут целых десять минут, а он.

— Пойдемте ко мне в машину? — предлагаю я. — Отъедем, где народу поменьше.

— Где народу поменьше… — повторяя за мной, тянет Евгений Евграфович. Снова остро оглядывается по сторонам и согласно кивает. — Да, давайте в машину.

Когда мы подходим к моему корыту и я, всунув ключ в замок, принимаюсь открывать дверцу, на лице его возникает гримаса недоумения.

— Это что, ваше средство передвижения?

— Мое, мое, — подтверждаю я. Отжимаю, перегнувшись через сиденье, кнопку на дверце с другой стороны и приглашаю: — Садитесь.

Перед тем как нырнуть в машину, Евгений Евграфович исследует взглядом площадь вокруг нас еще раз. Ни дать ни взять Джеймс Бонд. Хотя кто знает, может быть, он из них и есть, только не английской породы, а нашей.

— Не ожидал, что ездите на таком изделии, — произносит он, сев наконец в машину и захлопнув дверцу. — Хотя бы уж на каком-нибудь «Фольксвагене».

— Чувство патриотизма, — говорю я.

Он останавливающе машет рукой.

— О, только вот этого не надо! Ни черта порядочного не умеем делать. Все тяп-ляп.

Удивительно его речь перекликается с тем, что выдал мне отец Евдокии. Только бывший вице-мэр был смачен в выражениях, а Евгений Евграфович все же человек с достойным образованием, и язык его приспособлен к благозвучной речи.

— Тем не менее, — мне доставляет удовольствие слегка поддразнить его.

Евгений Евграфович смотрит на меня с таким выражением лица, словно слышит бред умалишенного.

— Ладно, — произносит он потом, и я слышу в его голосе: ну, умалишенный, и Бог с тобой. — Поехали. Проедемся. У вас все нормально? Хвоста не заметили?

Нет, он определенно из джеймс-бондов. И в прошлый раз вел себя так же.

— Да я-то ничего не заметил, — говорю я, трогая машину с места.