Полёт шмеля

— Ладно дурака-то играть, — строжея, сказал визави Лёнчика. Он был в гражданском, но несомненно со званием, и какое оно у него было? Лёнчик почему-то решил — майор. — Будешь себя правильно вести, можно будет не только без ссылки, но и без лишения свободы. — Он покачал на руке стопку папиросных листов. — Откуда у тебя, советского студента, комсомольца, бывшего воина Советской армии, эта дрянь?

— Что вы имеете в виду — «правильно»? — обмирая от собственной наглости, спросил Лёнчик.

«Майор», глядя на него своим построжевшим, но все равно насмешливым взглядом, опустил самиздатовскую стопку на стол перед собой и откинулся на спинку стула. Словно бы лег на нем.

— Я уже сказал, — уронил он затем. — Откуда у тебя эта дрянь? От кого к тебе притекло?

Он предлагал, чтобы Лёнчик спас себя, продав других!

— Если я скажу, что нашел на подоконнике в институте, — все так же поражаясь тому, что говорит, но не видя для себя другой возможности, проговорил Лёнчик, — вы ведь не поверите?

— Естественно, — согласился «майор».

— Но это так на самом деле и было, — завершил свой ответ Лёнчик.

«Майор» выпрямился и сел на стуле в рост.

— Шутки решил шутить? Это пожалуйста! Шути, пока позволяют. Пока! — надавил он голосом. — Институт ведь, наверно, хочешь закончить? — спросил он затем.

Лёнчика заткнуло. Было ощущение, «майор» резким рывком подвел его к пропасти — адской бездной пахнуло оттуда — и указал, куда он должен сверзиться.

— Ну?! — потребовал между тем ответа «майор». — Хочешь? Что молчишь?

— Хочу, конечно, — коротко сказал Лёнчик.

— Конечно! — как эхом, тотчас отозвался «майор». — А ведь может и не получиться. И на работу… кому нужен без диплома, когда с дипломом вокруг как собак нерезаных!

— В дворники можно пойти, — неожиданно для него самого выскочило из Лёнчика.

— В дворники? — переспросил «майор». — Можно. Только для этого еще нужно быть на свободе. До семи лет и пять ссылки — забыл?

Было немного за полдень, около часу дня, когда Лёнчик вышел из института. Когда его выпустили из отделения милиции, время подходило к девяти вечера, совсем темно, — наверное, Вета дома уже сошла с ума, разыскивая его по всем знакомым и незнакомым. Трубку, когда он позвонил с таксофона на углу Горького и Большой Бронной, снял тесть.

— Ты где, мерзавец?! — заорал он, только услышав голос Лёнчика. — Гуляешь…

Он не договорил — трубку у него отобрала Вета.

— С тобой все в порядке? — спросила она. Голос у нее был глухой, словно вспухший.

— В порядке. Извини, но не мог позвонить, приеду — расскажу. — Он решил ничего не высыпать на нее по телефону.

Вета на него высыпала.

— А у нас нет, — произнесла она. — У нас дома был обыск. Четверти часа нет, как ушли. Пока ты там где-то шляешься, — добавила она, и теперь ее вспухший голос зазвенел.

Лёнчик понял: его специально держали в милиции, пока шел обыск, чтобы он не мешал в квартире. Обыск закончился — и можно отпустить его.

— Еду домой. Скоро буду, — сказал он Вете. Сразу после этого нажав на рычаг, чтобы Вета не успела ему ответить.

* * *

Они шли, спустившись по Малой Лубянке к Бульварному кольцу, Чистыми прудами. Наступивший апрель съел весь снег, еще недавно лежавший на газонах, посыпанная мелким коричневым гравием центральная аллея бульвара была совершенно суха, и глаз уже просил зелени, черная голизна земли и деревьев вокруг угнетала.

За все время, как Вета появилась из подъезда следственного отдела Московского управления КГБ, сколько шли, она не произнесла ни слова. Лицо ее странно вспухло — не так, как то бывает от слез, это ее вспухшее лицо напоминало ему голос, каким она говорила по телефону, когда он, выйдя из отделения милиции, позвонил ей. Оно будто налилось мраком. Лёнчик пытался заговорить с нею — она не отвечала. Взглядывала на него в ответ — словно с враждебностью — и молчала. Его самого за минувшие с того дня две с половиной недели никуда не вызывали, ее — таскали и таскали. Она перестала заниматься сыном, часами лежала на тахте, повернувшись лицом к стене, с подобранными к подбородку ногами, все ее обязанности (молоко у нее исчезло сразу же после обыска), вынужден теперь был справлять Лёнчик, в прошлые вызовы он даже не смог сопровождать ее на допросы, и она ездила одна. Но сегодня теща сумела отпроситься со своей работы в институте на целый день, и Лёнчик отправился вместе с Ветой ждать ее там у подъезда.

Они уже прошли пруд, достигли кафе-стекляшки на его берегу со стороны Покровских Ворот, когда Вета внезапно остановилась, уткнулась лицом ему в грудь, взялась за борта его пальто и замерла так. Лёнчик обнял ее, похлопал по спине, погладил по плечу, по голове.

— Ну что ты, что ты, — приговаривал он. — Все будет нормально. Все ничего. Все нормально…

— Ничего не нормально, — глухо — первые слова за все время — уронила она, не отрывая головы от его груди. Помолчала — и как выдохнула: — Лёнчик! Я всех продала! Я продала! Лёнчик!

Он механически гладил ее по спине, по плечу, по голове, — не в состоянии осознать по-настоящему, в чем она сейчас призналась.