Полёт: воспоминания

Драма же лётчика — это драма обманутых надежд. Лётчик живёт в гарнизоне. Он целиком отдан своему ремеслу, которое требует от него не просто работы, а полной отдачи. На свой быт лётчик часто просто не обращает внимания: его одевают, хорошо кормят, жильё у него есть — , что ещё надо? Скучно? Да, иногда после работы тошно идти домой. Хочется чего-то такого, чего нет у тебя: чтобы рядом был человек, о котором надо заботиться, чтобы окурки не переполняли пепельницу, а вместо солдатского одеяла на койке было, что-то такое всё из себя, кружевное, волнующее… И вот, наконец, — отпуск. Отпуск обязательно с отдыхом в санатории. Но в санатории все женщины — или официантки или жёны. За жёнами бдительно следят мужья. Официантки — ну, официантку обожествлять трудно: вчера вечером ты её целовал, а сегодня дядя вон за тем столиком хлопает её по бедру… И если она даст ему за это по морде — её ведь выгонят с работы… Да и пахнет от официантки столовой… Короче — на официантках женятся, но не часто. А в гарнизоне — как в санатории: все на учёте. Остаётся дом. Тот дом, где живут твои старики, где после месяца пребывания в санатории ты проведёшь ещё пятнадцать дней, оставшихся от полуторамесячного твоего отпуска. Короче — лётчику на женитьбу времени не очень отпускается. А ведь время ему нужно. Хотя бы для того, чтобы разобраться в себе. Да и ещё немаловажный фактор: лётчик — это вроде как верхняя ступень в авиации, которая включает в себя много специальностей, но, в конечном итоге, все они — для лётчика. Об этом ему постоянно твердит замполит, техник перед лётчиком навытяжку, всякие там радисты-оружейники, не говоря уже об обеспечивающих аэродромных и базовых службах… Да и на «гражданке» о лётчике мнение особое — «лётчик высоко летает, денег много получает». Получается, что лётчик везде — хозяин жизни. Вполне естественно, что за лётчика пойдёт замуж с превеликой радостью практически каждая девица.

И тут лётчик начинает выбирать.

Почему-то выбирает в жёны педагога.

С высшим образованием потому как. И эта девочка-учительница, кроме того, что она будет купаться в деньгах — понятия не имеет, что жить она будет в дальнем гарнизоне, среди кучи таких же, как она, педагогов, которым так же, как и ей, работать негде, что у мужа опасная работа, что он будет уходить на ночные полёты, а она будет маяться и мотаться из угла в угол тесной комнатки в ожидании его, ненаглядного, его, ясна-солнышка, которого почти и не видно в этом проклятом захолустье: то он на боевом дежурстве, то на полётах, а то и вообще на полгода умотал куда-то летать к чёрту на кулички. А ей остаётся только молить бога, чтобы не убился её драгоценный, таскать на себе и женскую и мужскую работу, потому как дома муж только иногда появляется: поспал, — и нету. Вот и ходи, мотайся из угла в угол, считай, сколько до родов осталось.

А деньги — что толку от них, если в этой берлоге ничего не купишь в военторге, да и кому тут нужны туфли на шпильке? На речку по воду ходить в них? Или раз в год в отпуск съездить? А уж говорить о дипломе, о попусту потраченных пяти годах сумасшедшей учёбы, многократных заходах на зачёт после бессонных ночей зубрёжки… И всё это попусту: на работу не устроишься, диплом превратился в бумажку давно уже… Тут и наступает прозрение: он её обманул.

И начинается семейная драма, обычная гарнизонная драма, которую, как и шила в мешке — не утаишь: каждый здесь на виду. И включается в эту драму два лагеря: её и его сторонников, за ними включается замполит со своей парторганизацией — опорой командира, и пошло-поехало. А заканчивается в лучшем случае просто развалом семьи: она уехала на материк к маме, он перешёл в холостяцкое общежитие, а то и вообще списался с лётной работы, потому что после такой передряги едва ли хватит у него сил нормально летать: того и гляди, что нарочно убьётся. По гарнизонам долго ходила история, как он рассчитался с ней за измену: поднялся с боевого дежурства на полностью заправленном самолёте и давай крушить, как на полигоне, по собственной хате из всех пушек, пока сам не убился.

Как бы то ни было — но счастливых семей лётчиков, тянущих свою нелёгкую лямку там, где Макар телят не пас — я видел мало: великая любовь нужна и понимание, чтобы выдержать это испытание жизнью.

Мне немало пришлось схоронить друзей и просто знакомых — такая работа. Вот только что стояли на старте, курили в кулак в перерыве между вылетами, он сказал: «Ну, пока, я пошёл» — и через пять минут весь старт застыл от страшной вести — его уже нет.

Он убился.

Как убился, что там произошло — это уже детали. Главное — его нет.

Сначала не понимаешь, что случилось.

Потом не понимаешь, как это могло случиться. Потом чёрт знает что, и в конце концов этот сумасшедший напряг выплёскивается в какие-либо строки, вроде:

ДРУГ