Полёт: воспоминания

Нужно было ехать за дровами. В гарнизоне это делал каждый хозяин сам. По моей просьбе выделили машину, дали двух солдат, третий — водитель, четвёртый — я. Выехали мы в семь утра, до леса было двадцать километров — ну, по снегу пусть час ходу, столько же назад, напилить сухостоя, обрубить сучья да нагрузить машину — ну, шесть часов. К пятнадцати часам мы рассчитывали засветло добраться до дому. Всё поначалу так и шло.

Мы напилили леса, обрубили сучья, нагрузили машину, стали трогаться в обратный путь. Однако произошла непредвиденная задержка: полетел кардан заднего моста. Водитель, чертыхаясь, полез под машину. Пока выгребал снег, откручивал задний кардан, снимал передний, ставил задний — наступили сумерки. Ветерок, дувший с севера (благодаря гряде сопок, ветер у земли в тех краях мог дуть только с севера или с юга), стал крепчать, пошёл снег и вдруг началась пурга. Настоящая сахалинская пурга, которая за ночь заметает дом с крышей. Мы прилагали все усилия, чтобы как можно скорее вырваться из этого ада поближе к жилью. Машина ревела, дёргалась. Дорогу мгновенно сравняло, перемело сугробами, найти её уже было невозможно.

Машина на одном ведущем мосту буксовала, её носила нечистая сила по каким-то колдобинам, мотор надрывался и, наконец, заглох окончательно. Дальше возиться с машиной уже не имело смысла: пурга была такая, что буквально в десяти метрах уже не было ничего видно, от фар и даже подфарников вокруг машины стояло ослепительное зарево, сквозь которое не видно было ничего даже на расстоянии метра — сплошная стена летящего снега. Мы сделали единственное, что нам оставалось: слили воду, отключили аккумулятор, бросили машину и пошли добираться до жилья пешком.

Идти нужно было к сопкам, на запад. Ветер дул с севера, значит, идти надо так, чтобы ветер бил в правую щёку. Я пошёл первым: одет я был в меховой нагольный лётный костюм, на ногах — лётные унты. Костюм лёгкий, унты широкие, проваливаются не так глубоко, как валенки солдат, да и роба солдатская на вате, тяжёлая, отнимает много сил при ходьбе даже при ровной и твёрдой дороге. Мы не обедали и не ужинали. Наработались ещё на валке леса, устали. Хорошо, что я взял на всякий случай четыре плитки шоколада да пачку папирос.

Остановились, присели отдохнуть. От солдат валил пар. Я тоже был весь мокрый. Тяжело идти по сугробам, тяжело даже в лётном обмундировании: снег по пояс, идём по целине, снег буквально приходится расталкивать корпусом. На это уходит уйма сил, а скорость никакая — почти на месте топчемся. Я раздал шоколад. Солдатики его буквально проглотили, немного приободрились. Свою плитку я трогать не стал. Оставил на крайний случай.

Перекурили. Время было позднее — девять вечера. До жилья было минимум километров восемнадцать — это если идти по прямой. Только какая может быть прямая на целине, по пояс, а то — и по грудь в снегу? Нужно было беречь силы. Решили менять ведущего по очереди — ему доставалось больше всех. Двигались очень медленно, практически топтались на месте.

Сил оставалось всё меньше, отдыхать приходилось всё чаще. Движения стали какими-то чужими, вялыми. Иногда казалось, что топчешься в горячке третьего раунда по рингу, когда уже тебя ничто не интересует — ни товарищи, орущие что-то за канатами, ни судья, ни противник, у которого уже тоже нет сил для удара, только красный туман в глазах и единственная задача — выдержать до гонга, не упасть. Выдержать.

Не упасть.

До гонга.

Не упасть…

Гонг! Всё. Выдержал.

Нет, это не гонг.

Сквозь рёв пурги слышны крики: «Командир! Командир!» Это кричат солдаты сзади. Оборачиваюсь.

Оказывается, я далековато оторвался от них. Их уже плохо видно в снежной сумяти: просто чёрное пятно на белом снегу. Я ушёл от них метров на десять. Стою, жду. Почему-то не догоняют. Вот опять кто-то позвал. Придётся возвращаться назад. Что-то случилось.

А случилось нехорошее. Один из солдат отказывается идти. Лёг на снег и не поднимается. Это сумасшествие: замёрзнуть сейчас — что раз плюнуть.

Только остановись. Ветер пронизывает мгновенно, высвистит тепло сразу, а дальше уж ничто не поможет. Жизнь сейчас только в движении.

Солдат лежит на снегу. Возле него лежат двое. Эти двое убеждают, что лежать нельзя, что сразу замёрзнешь. Солдат, всхлипывая, плачет и просит товарищей отвязаться и оставить его.

Он больше не может идти. Да и зачем идти? Куда идти? Ведь заблудились, кружим на месте, сил уже нет. Лучше уж не мучаться, всё одно помирать, так хоть помереть спокойно. Руки его были обнажены и уже холодны.

Он где-то потерял рукавицы.

Я достал шоколад. Отломил пару кубиков и насильно всунул шоколад в рот солдата.

Тот затих. Прошло минут пять, солдат открыл глаза.

Похоже, он раньше был в полубессознательном состоянии. Я поднял всех троих, дал каждому ещё по кубику шоколада.