Полёт: воспоминания

Как правило, по субботам гарнизон гудел допоздна. Сплошь и рядом доносились раздражённые женские голоса, отчётливо доносящие каждое обвинительное слово в адрес непутёвого мужа, невзирая на чины и звания, и глухие бубнящие голоса обвиняемых во всех грехах земли мужей, тщетно пытающихся доказать своей благоверной, что она ошибается в том или другом вопросе и что муж у неё не так уж и плох… Круг полётов. Круг аэродрома «Возвращение» был весьма своеобразен. Всё диктовалось грядой сопок, вдоль которых тянулась одноколейка с юга на север, построенная японцами и оставленная ими как наследие проклятого прошлого русским, выгнавшим их из Сахалина. Восточнее гор протекала довольно крупная для Сахалина река Порона, которая на равнине растекалась множеством мелких речушек и ручейков, проложивших своё русло в непроходимых дебрях тайги, заводнивших её и заболотивших тайгу и тундру. Единственным более-менее сухим местом, пригодным для железной дороги и для аэродрома были отроги гор, переходящие в равнину. Эти вот отроги и были выбраны для дороги и для аэродрома, этим и обуславливался круг полётов: всё было настолько близко прижато к горам, что даже круг полётов при взлёте на север был правым, ибо с левым кругом самолёт не успевал набрать высоты, чтобы не столкнуться с горами. Сразу после взлёта сначала горушки, а потом и горы начинали буквально царапать живот самолёта, создавалось такое впечатление, будто двигатель не тянет, и самолёт еле ползёт в наборе высоты, хотя приборы и показывали набор 15 метров в секунду. Приходилось отворачивать вправо — манёвр для лётчика, привыкшего летать с левым кругом — необычный, мягко говоря. Соответственно, и заход на посадку был очень неприятен: к четвёртому развороту на высоте 500 метров приходилось идти прямо в сопки, выполнять четвёртый — над сопками, почти царапая их. И вдруг после окончания четвёртого разворота, когда глаз уже привык к высоте порядка 100 — 200 метров, сопки резко обрывались, и под тобой далеко внизу оказывалась береговая черта. Если на четвёртом развороте, когда всё внимание уделяется заходу, и в поле зрения близко пролетают сосны, покрывающие пологие вершины сопок, кажется, что ты с такой высоты не дотянешь до аэродрома, то по окончании разворота, когда ты оказываешься вдруг на высоте полукилометра над линией прибоя, кажется, что тебе просто не удастся успеть снизиться и ты просто проскочишь аэродром. С одной стороны, ты торопился снизиться, с другой — тебе этого не позволяли сопки, сторожащие слева каждое твоё движение и обрывающиеся двухсотметровым обрывом буквально под брюхом твоего самолёта. Такие вот каверзы накладывали отпечаток, пилот начинал нервничать, и нередки были случаи ошибок, допущенных пилотом на заходе, а то и на посадке. При заходе в облаках, когда земли было не видно, всё было проще: там только умом знал, что влево нельзя, глазами же этой опасности не воспринималось, и заход был, как и на любом аэродроме — обычный.

Ещё интересной особенностью была бетонная полоса: ровная, идеально гладкая, без единой лужицы. Размеры её были настолько велики, что хотелось побыстрее добраться до своей стоянки. Самолёт шёл ровно, гладко, пилот расслаблялся, и на рулении скорость иногда достигала двухсот километров в час: на такой скорости одно резкое движение, и шасси будут поломаны, а то и просто угробишь самолёт, ибо на скорости он чиркает по бетону, как спичка по коробке.

Не знаю, насколько это верно, но среди нас ходила легенда, что раньше авиации здесь не было, она стояла на аэродроме Гастелло, что южнее Поронайска, а в нашем гарнизоне располагался танковый полк. О существовании аэродрома просто никто не догадывался — его просто тут не было. Не было до тех пор, пока его не обнаружил свинопас — солдат, проходивший здесь свою службу на свинарнике гарнизона — как-никак Сахалин, и иметь своё подсобное хозяйство здесь почитал за честь каждый гарнизон.

В тот знаменательный день, спустя два или три года после окончания войны, солдатик вывел свою свинскую дружину на выпас в поле за гарнизоном, где трава была особенно хороша. Свиньи занялись своим делом — стали кушать травку, а солдатик — своим, т. е. заснул. Спустя некоторое время его разбудило громкое хрюканье: прямо возле его ног гарнизонный хряк активно нагребал гору земли. Хряк очень старался и уходить не хотел. Что-то там он нашёл. Поднялся солдатик, поглядел, что там разрывает хряк, и увидел кусок бетонной плиты. Он думал, что это люк, стал разрывать слой дёрна, покрывшего ту плиту, но обнаружил, что к этой шестигранной плите примыкает следующая, точно же такая. Солдат сбегал в гарнизон и доложил о своей находке старшине, тот — по команде, и вот уже рота раскапывает одну за одной плиты, и нет им числа…