Полёт: воспоминания

На рыбалке я уже побывал не раз. Первое время у меня дух захватывало при виде вала рыбы, идущего на икромёт в каждую речушку, ручеёк: кажется, что речка повернула вспять. Сплошным потоком, плотно, спина к спине метровые рыбины кеты и горбуши устремлялись вверх против течения, бились на перекатах, с разгону преодолевали прыжками мелководье и шли, шли вверх, чтобы там выбить ямку, отложить икру, насыпать на неё аккуратный холмик и сторожить его от любителей поживиться икрой некоторое время, пока сил хватит, а потом умереть и мёртвой уже скатываться вниз по течению, отвлекая своими мёртвыми телами хищника от мальков.

Я всегда восторгался самоотверженностью этой рыбы, и мне было обидно, что мать-природа так зло воздаёт ей за эту самоотверженность.

Я не знаю, какую нужно иметь память, чтобы, выведясь мальком в этом ручье или речушке, скатиться вниз в солёный океан, уйти в безбрежные просторы и спустя три года вернуться уже взрослыми производителями именно в ту речушку, где она вылупилась из икринки. Именно в эту речку, ручей…

Кета и горбуша способна питаться только в солёной воде. А малька выводит — в пресной. Другими словами — как только рыба входит в пресную воду, она перестаёт питаться и весь свой остаток сил отдаёт на то, чтобы добраться до того места, где она вывелась из икринки, подготовить место для икромёта, выметать икру, набить холмик над икринками и стеречь её, пока хватит сил, пока не умрёт. Обычно рыба доходит до икромёта вся исцарапанная, с порванными боками и плавниками, на неё жалко смотреть. Скатывается же вниз по реке или еле живая, с вырванными кусками мяса, или уже мёртвая.

А сколько любителей поживиться самым дорогим для неё — икрой! Я видел, как добывает кету медведь. Он заходит чуть в воду, становится на задние лапы, передними же, точно, как человек, хватает рыбину и выбрасывает её на берег. Когда набросает довольно солидную кучку — закапывает её в песок, гальку на берегу, чтобы никто не украл его лакомства, пока оно будет протухать, и тогда он вернётся к своему кладу, чтобы попировать.

Самый же страшный и ненасытный враг красной рыбы — человек.

Человеку всё мало. Человек стоит у берега в резиновых сапогах и трезубцем в руках. Мимо его ног рвётся вверх против течения рыба. Человек накалывает гарпуном рыбу и выбрасывает её на берег. Второй человек острым ножом вспарывает рыбе живот, выдавливает икру в ведро, а располосованную рыбину выбрасывает в реку. Сколько нужно рыбы загубить, чтобы набрать ведро икры! А ведь уходят с «рыбалки» не с одним ведром, как минимум, каждый тащит их по два…

Сколько там икринок, сколько загубленных жизней, сколько напрасных мучений родителей! Я только один раз посмотрел на это варварство и больше никогда за икрой не ходил.

Да и ладно бы ту икру человек поедал бы — ладно уж. Так нет же! Засолённая икра могла храниться два-три дня, потом она пропадала. Для длительного хранения нужна была пищевая бура, а она была на госпредприятиях, кои снабжались государством, на строжайшем учёте буквально до каждого грамма, иначе местные жители перебьют государству всю монопольку и переведут окончательно и саму рыбу. Вот и получается, что местные пьяндыги, осевшие после отбытия в лагерях строгого режима своего срока, просыхали на период икромёта и уничтожали рыбу со страшной силой. А потом носили малосольную икру по гарнизону ценой по 5 — 10 рублей за эмалированное ведро. Покупали у них помалу: ну, сколько съешь той икры за два дня? А потом вдруг то там, то тут появлялись зловонные кучки гниющей красной икры. Русский человек! Щедрая душа! Ну, да ладно, лучше о приятном.

Большинство (наверное, точнее — все, ибо трудно припомнить мужика в гарнизоне, который не увлекался бы на Сахалине рыбалкой) любило охоту за форелью.

Я называю рыбалку охотой намеренно: именно она скорее похожа на охоту. Нужно уметь найти ручеёк, кипящий форелью, этой царской рыбой, резвой, пугливой и прекрасной, спрятаться в береговых кустах так, чтобы она тебя не видела, а остальное — очень просто: бросаешь в воду лесу с крючком без какого-либо грузика, даже без поплавка, и тут же выхватываешь красавицу-форель с чудесной радужной раскраской, с яркими красными пятнышками, которыми можно любоваться только на живой рыбке. Достаточно форельке уснуть, как её раскраска бледнеет, и нет уже той былой красы, и никому не докажешь, что эта рыбка во много раз красивее, когда живёт.

Если общие места рыбалки никто не таил, и на рыбалку можно было сбегать, словно в магазин, то форельные места у каждого были свои, и каждый хранил их тайну.

В лучшем положении были лётчики, особенно экипажи транспортников: у них была возможность разведки с воздуха, что намного сокращало поиск, и не требовалось пустой траты сил на пеший поиск. Мы с Курёнком всегда старались оставить себе время, чтобы поползать по окончания задания где-либо вблизи аэродрома буквально на брюхе и на минимальной скорости, чтобы запомнить место и, главное — путь к нему. А ведь это очень важно: место, может быть, близко, да не доберёшься до него.