Политбюро и дело Берия. Сборник документов

О том, что мое присутствие или отсутствие при передаче арестованных особой группе не играло абсолютно никакой роли в исполнении предписания Берия о расстреле арестованных, достаточно свидетельствует тот факт, что по тому же предписанию 5 арестованных было расстреляно в Саратове, где я не только в тот момент, но и вообще никогда не был. Стало быть, не во мне дело, а в том, что представители 1 Спецотдела и в Куйбышеве, и в Саратове незаконно выполнили предписание Берия о расстреле арестованных. По меньшей мере странно получается. Меня, по существу, случайного свидетеля передачи арестованных особой группе, свидетеля без всяких прав и обязанностей относительно выполнения предписания Берия, обвиняют и осуждают как соучастника террористической расправы врага народа Берия с неугодными ему людьми, а действительный виновник этого злодеяния Баштаков выступает в качестве свидетеля. При ознакомлении с материалами моего дела я узнал, что перед каждым расстрелом не кто-нибудь иной, а именно представитель 1 Спецотдела обязан лично фактически проверить наличие приговора или решения несудебной инстанции о расстреле, а в случае, если таковой отсутствует, он, представитель 1 Спецотдела, обязан не допускать расстрела. В данном случае это было особо обязательно для начальника 1 Спецотдела, так как (в отличие от существующего для таких случаев правила) прокурор при расстреле группы арестованных в Куйбышеве не присутствовал. Между тем Баштаков не имел на руках и не видел решений несудебных инстанций, а тем более приговоров о расстреле Локтионова, Штерна, Рычагова и других (в количестве 20 человек), но не только не запретил расстрел, а безоговорочно выполнил предписание Берия, допустив этим чудовищное беззаконие. И тем не менее он на свободе, а я оказался в этом без вины виноватым.

Таким образам, из приведенных и других подобных фактов очевидно, что следствие по моему делу шло не по линии установления объективной истины, а тенденциозно в направлении искусственного усугубления оценки моих действий только как преднамеренных, как вытекающих только из контрреволюционного умысла и только из преступной связи с Берия, Меркуловым и Кобуловым. Тогда как в действительности ни преступных связей, ни контрреволюционного умысла и умысла вообще в моих, хотя и преступных, действиях не было и быть не могло. Не имея никаких намерений умалить действительную свою вину перед партией, я заверяю Президиум Верховного Совета СССР, что я был безотказно послушным, но воистину слепым орудием в руках бывших руководителей НКВД, которые, являясь (как впоследствии оказалось) злейшими врагами партии и народа, использовали вслепую меня (как и многих других работников НКВД того периода) в осуществлении своих коварных черных замыслов. Преклоняясь перед авторитетным в то время именем Берия, я также безоговорочно, как и безрассудно, выполнял исходившие от него и от его сообщников указания о применении к арестованным мер физического воздействия для получения от них показаний, нисколько не вдаваясь в рассуждение о том, что это могло приводить и что (как теперь установлено) фактически приводило к фальсификации показаний и дел на честных, преданных партии, заслуженных людей. Вина моя в этом достаточно велика, и тем более потому, что мои и других следственных работников, хотя и слепые, неосмысленные и без всякого злого умысла действия объективно помогали истинным и злейшим врагам советского народа варварски расправляться со своими противниками и неугодными им людьми. За свою действительную вину перед партией я заслуживаю наказания, и сурового, но без всякого искусственного преувеличения моей роли, без приписывания мне того, в чем я не виновен.

В своем стремлении во что бы то ни стало создать видимость моей «исключительной близости» к бывшим руководителям НКВД, обвинитель на суде не раз цитировал дававшиеся мне Кобуловым и Влодзимирским характеристики, в которых указывалось, в частности, что я провел ряд важных дел. При этом обвинитель подчеркивал, что теперь все эти дела признаны сфальсифицированными. Это факт. Но ведь фактом является и то, что аналогичные и подобные характеристики за проведенные такие же дела давались всем следственным работникам того периода (а их было, пожалуй, более трехсот). Страшная беда в том именно и заключается, что враг народа Берия сумел обманом и коварством в той или иной степени использовать в своих целях очень многих работников НКВД, но они (в том числе и я) тогда не понимали того, что своими действиями совершали грязное, преступное дело.