Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы

В общем, ничего необычного в требовании дополнить доклад материалами предсъездовского обсуждения не было. Необычной была формула этого требования: демонстративное решение Политбюро, официальная констатация ошибки Молотова. Всё это разительным образом отличалось от аналогичных ситуаций, возникавших в 20-х и в первой половине 1930-х годов. 7 ноября 1926 г., например, Сталин так писал Молотову по поводу публикации их выступлений на XV конференции: «…Я теперь только понял всю неловкость того, что я не показал никому свой доклад. Твоя настойчивость насчёт поправок (поправок к речи Молотова перед её публикацией. — О.Х.) не говорит ли она о том, что я ошибся, не разослав друзьям (членам Политбюро. — О.Х.) свою речь? Я и так чувствую себя неловко после позавчерашних споров. А теперь ты хочешь меня убить своей скромностью, вновь настаивая на просмотре речи. Нет, уж лучше воздержусь. Печатай лучше в том виде, в каком ты считаешь нужным»[572]. Сохранившиеся письма показывают, что по крайней мере вплоть до 1936 г., Сталин демонстративно одобрял качество публичных выступлений Молотова. «Сегодня я читал международную часть. Вышло хорошо…», — писал он в январе 1933 г. по поводу предстоящего доклада Молотова на сессии ЦИК СССР[573]. «Просмотрел. Вышло неплохо…», — так оценил Сталин предварительный текст доклада Молотова о советской конституции в феврале 1936 г.[574] Если у Сталина и возникали в этот период какие-либо замечания, то он высказывал их Молотову приватно. «Глава о «демпинге» хороша. Глава о «принудительном» труде не полна, недостаточна. Замечания и поправки смотри в тексте», — писал Сталин Молотову по поводу проекта доклада последнего на съезде Советов СССР в марте 1931 г.[575]

Полностью дискредитированным перед войной оказался другой старый соратник Сталина, К.Е. Ворошилов. Проведя по приказу Сталина широкомасштабную чистку в армии, Ворошилов, и без того не отличавшийся особыми способностями как руководитель военного ведомства, был полностью деморализован. «Чем дальше, тем больше он терял своё лицо. Все знали, что если вопрос попал к Ворошилову, то быть ему долгие недели в процессе подготовки, пока хоть какое-нибудь решение состоится», — вспоминал адмирал Н.Г. Кузнецов[576]. В довершение всего на Ворошилова была возложена ответственность за поражения в ходе советско-финской войны. В мае 1940 г. Ворошилов был заменён на посту наркома обороны С.К. Тимошенко. В период передачи дел новому руководителю Наркомат обороны был подвергнут проверке комиссией, в которую входили А.А. Жданов, Г.М. Маленков и Н.А. Вознесенский. Составленный по результатам проверки акт содержал резкие оценки состояния дел в военном ведомстве[577]. Хотя отставка Ворошилова была проведена достаточно аккуратно и внешне выглядела повышением — накануне Ворошилов был назначен заместителем председателя СНК и председателем Комитета обороны при СНК — в сталинском окружении зафиксировали факт значительного охлаждения вождя к своему давнему другу. «Сталин… в беседах критиковал военные ведомства, Наркомат обороны, а особенно Ворошилова. Он порою всё сосредотачивал на личности Ворошилова… Помню, как один раз Сталин во время нашего пребывания на его ближней даче в пылу гнева остро критиковал Ворошилова. Он очень разнервничался, встал, набросился на Ворошилова. Тот тоже вскипел, покраснел, поднялся и в ответ на критику Сталина бросил ему обвинение: «Ты виноват в этом, ты истребил военные кадры». Сталин тоже ответил. Тогда Ворошилов схватил тарелку… и ударил ею об стол. На моих глазах это был единственный такой случай», — вспоминал Хрущёв[578].