Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы

«Это было в конце 1932 г., когда положение в стране было похоже на положение времён кронштадского восстания, — писал Николаевский. — Восстаний настоящих, правда, не было, — но многие говорили, что было бы лучше, если бы иметь дело надо было с восстаниями. Добрая половина страны была поражена жестоким голодом… В самых широких слоях партии только и разговоров было о том, что Сталин своей политикой завёл страну в тупик: «поссорил партию с мужиком», — и что спасти положение теперь можно только устранив Сталина. В этом духе высказывались многие из влиятельных членов ЦК; передавали, что даже в Политбюро уже готово противо-сталинское большинство… Неудивительно, что по рукам ходил целый ряд всевозможных платформ и деклараций. Среди них особенно обращала на себя внимание платформа Рютина… Из ряда других платформу Рютина выделяла её личная заострённость против Сталина…

О платформе много говорили, — и потому, неудивительно, что она скоро очутилась на столе у Сталина… Рютин, который в то время находился не то в ссылке, не то в изоляторе (где и была написана его платформа), был привезён в Москву, — и на допросе признал своё авторство. Вопрос о его судьбе решался в Политбюро, так как ГПУ (конечно, по указанию Сталина) высказалось за смертную казнь, а Рютин принадлежал к старым и заслуженным партийным деятелям, в отношении которых завет Ленина применение казней не разрешал.

Передают, что дебаты носили весьма напряжённый характер. Сталин поддерживал предложение ГПУ. Самым сильным его аргументом было указание на рост террористических настроений среди молодёжи, в том числе и среди молодёжи комсомольской. Сводки ГПУ были переполнены сообщениями о такого рода разговорах среди рабочей и студенческой молодёжи по всей стране. Они же регистрировали немало отдельных случаев террористических актов, совершённых представителями этих слоёв против сравнительно мелких представителей партийного и советского начальства. Против такого рода террористов, хотя бы они были комсомольцами, партия не останавливалась перед применением «высшей меры наказания», — и Сталин доказывал, что политически неправильно и нелогично, карая так сурово исполнителей, щадить того, чья политическая проповедь является прямым обоснованием подобной практики…

Как именно разделились тогда голоса в Политбюро, я уже не помню. Помню лишь, что определённо против казни говорил Киров, которому и удалось увлечь за собою большинство членов Политбюро. Сталин был достаточно осторожен, чтобы не доводить дело до острого конфликта. Жизнь Рютина тогда была спасена: он пошёл на много лет в какой-то из наиболее строгих изоляторов…»[172].