Политбюро. Механизмы политической власти в 1930-е годы

Скорее всего, поверили в определённую прочность нового курса и сами бывшие оппозиционеры. Иначе трудно понять, почему некоторые из них позволили себе на XVII съезде некоторую строптивость и самостоятельность. Ведь вопреки распространённому мнению об общей бесцветной покорности всех кающихся оппозиционеров внимательное чтение стенограммы съезда убеждает, что фактически таковой не было. Не было её, на что уже обращалось внимание в литературе[245], в выступлении Н.И. Бухарина, которое по существу противоречило внешнеполитическому разделу отчётного доклада Сталина. Сталин вновь много говорил о предательстве социал-демократов, угрозе СССР со стороны всего капиталистического мира и относительной слабости фашизма в Германии. А Бухарин доказывал: Советскому Союзу нужно опасаться прежде всего Гитлера. Не было бездумной покорности и в выступлении Е.А. Преображенского. «Как я должен был бы поступить, если бы я вернулся в партию? — игриво, судя по стенограмме, постоянно фиксировавшей «смех» в зале, говорил он. — Я должен был бы поступить, как поступали рабочие, когда ещё был жив Ленин. Не все они разбирались в сложных теоретических вопросах и в теоретических спорах, где мы, «большие умники», выступали против Ленина. Бывало, видишь, что приятель голосует за Ленина в таком теоретическом вопросе, спрашиваешь: «Почему же ты голосуешь за Ленина?» Он отвечает: «Голосуй всегда с Ильичём, не ошибёшься». (Смех)… Я, вернувшись в партию, должен был поступить именно так, как рядовой пролетарий мне тогда советовал. Если у тебя не поворачивается язык говорить всё в деталях так, как говорит партия, ты всё же должен идти с партией, должен говорить, как и все, не надо умничать, должен больше верить партии, поступать так, как советовал тот рабочий. Ведь понимал же я, что партия, в основном, права»[246].

Эти слова Преображенского и реакция на них в зале очень любопытны. Совершенно очевидно, что Преображенский просто высмеивал насаждаемое в партии единомыслие по принципу личной преданности вождю. И это поняли делегаты, смеявшиеся там, где, казалось бы, нужно аплодировать. Помимо прочего этот смех свидетельствовал о том, что в руководстве ВКП(б) ещё оставались люди, способные понять иронию Преображенского. Думаю, что, возникни подобная ситуация на следующем, XVIII съезде в 1939 г., делегаты приняли бы тезис о слепой преданности вождю аплодисментами и здравицами в честь Сталина. А пока, на XVII съезде, Сталину пришлось даже предпринимать некоторые усилия, чтобы преодолеть неловкость, возникшую в связи с откровениями Преображенского. Выступивший вскоре после него секретарь Уральского обкома партии И.Д. Кабаков, скорее всего получив соответствующие инструкции, заявил: «…Мне кажется, здесь в корне неправильно и неуместно было заявление Преображенского, когда он говорил о том, что ему надо поступать так же, как поступил рабочий, который, будто бы, слепо голосовал за тезисы товарища Ленина. Неверно, что программа, выдвигаемая Лениным и Сталиным, когда-то принималась рабочими, голосующими за эти тезисы, слепо. Рабочие голосовали за тезисы Ленина-Сталина как раньше, так и теперь горячо и убеждённо… Но когда выходит на трибуну человек, претендующий на определённый теоретический уровень, и говорит о том, что ему надо было бы тогда слепо голосовать за тезисы, то разрешите вам откровенно заявить, что здесь выражена целиком и полностью бесхребетность гнилого интеллигентика»[247].