Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы

Окончательно, как «левацкие», были осуждены к этому времени идеи прямого продуктообмена, зато много говорили о роли денег, хозрасчёта, необходимости укрепления рубля. В ноябре 1934 г. пленум ЦК ВКП(б) принял решение принципиальной важности — отменить с 1935 г. карточки на хлеб. Такое же значение имело и другое постановление ноябрьского пленума — о ликвидации политотделов МТС в сельском хозяйстве. Эти чрезвычайные органы управления, созданные в 1933 г., когда колхозы буквально разваливались под гнётом голода и тотальной продразвёрстки, были символом административно-репрессивной системы руководства. Железной рукой работники политотделов почти два года «наводили порядок» в деревне. Ликвидация политотделов была одним из проявлений новой политики в деревне — прекращения откровенной конфронтации с крестьянством, массовых депортаций; уступки в таком важнейшем вопросе, как некоторое расширение личных крестьянских приусадебных хозяйств.

В конечном счёте в основе относительно «умеренного» курса лежало признание значимости личного интереса, важности материальных стимулов к труду. Процветавшие в годы первой пятилетки проповедь аскетизма, призывы к жертвенности и подозрительное отношение к высоким заработкам явно сменились идеологией «культурной и зажиточной жизни». Вместо мифических городов-садов и изобильного социализма, обещанных в начале первой пятилетки, советским людям в качестве перспективы предлагали теперь вполне осязаемый набор потребительских благ: комнату, мебель, одежду, сносное питание, возможности более разнообразного досуга. Стремление к достижению этого потребительского стандарта активно использовалось как способ мотивации труда.

«Красная Россия становится розовой» — под таким заголовком 18 ноября 1934 года американская газета «Балтимор сан» поместила сообщение своего московского корреспондента (в Советском Союзе эта статья была замечена и включена в секретный бюллетень переводов из иностранной печати для высшего руководства страны). Среди фактов, подтверждавших это «порозовение», автор называл не только перемены в управлении колхозами и промышленными предприятиями, но и распространение сдельной оплаты труда, отмену партмаксимума, увеличение ассортимента потребительских товаров, в том числе чулок из искусственного шёлка, до недавних пор числившихся в «идеологически невыдержанных», распространение тенниса, джаза и фокстрота, ранее порицавшихся за «буржуазность».

Действительно, с началом политики «великого перелома» досуговая культура находилась под особо жёстким идеологическим контролем и была, как и все другие социально-экономические сферы, подчинена единой цели — строительству политически монолитной индустриальной державы. Культура и досуг в идеале подлежали такому же огосударствлению, как экономика. Всякие попытки сохранить «хутора» личных неидеологизированных культурных запросов воспринимались как вражеское воздействие. Это касалось всего. Даже танцев. Идеологи новой культуры призывали, например, создать свой, советский танец, «в котором ощущалась бы могучая индустрия, темпы наших дней, лозунги, мысли, чувства наших дней». Зарубежные заимствования, например, фокстрот, клеймились как «танцы деградирующей буржуазии», «кровные братья кокаина и рулетки»[254].

Ничего хорошего из этих проектов, конечно, не получилось. А советские люди, и особенно молодёжь, устав от мелочной регламентации и заорганизованности, всё настойчивее тянулись к «запретному плоду». Власти пошли на уступки. Выдвижение в качестве перспективы социалистического строительства достижения «культурной и зажиточной жизни» сопровождалось некоторыми послаблениями в одной из самых ортодоксально-неприступных крепостей — культурно-идеологической. «Ещё недавно музыкальный критик, увидев во сне саксофон или Утёсова, просыпался в холодном поту и бежал в «Советское искусство» признавать свои ошибки… А сейчас? Сейчас от «моей Маши» нет житья. Куда ни пойдёшь, она всюду сидит у самовара… Джаз Утёсова, джаз Ренского, джаз Скоморовского, джаз Березовского, английский джаз, чехословацкий джаз, женский джаз, джаз лилипутов» — этот пассаж из «Комсомольской правды» от 27 октября 1934 г. даёт некоторое представление о завоеваниях «чуждой культуры» в период «потепления» 1934 г.