Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы

Как обычно после долгого подавления «запретный плод» «поедали» судорожно-торопливо, без приборов и причавкивая. Под танцы стали занимать читальные и лекционные залы, конкурсами исполнителей румбы, фокстрота и чарльстона были переполнены программы клубов, парков и профсоюзных садов. Многих здравомыслящих людей эти «суррогаты культуры» пугали не меньше, чем бездумно идеологизированные образцы официально предписанного досуга. Однако немало было и тех, кто критиковал новые формы времяпрепровождения, так сказать, с левых позиций. «Это не просто случайное явление, — писал один из них в «Комсомольскую правду», — а плановый очередной трюк классового врага в нашей стране, это тормоз ликвидации пережитков капитализма в сознании людей… Джаз кинотеатра «Центральный» 75 процентов номеров исполняет фокстроты»[255]. Но времена несколько изменились, и корреспондент газеты авторитетно разъяснил поборнику идеологической чистоты, что пора отбросить «пошлость нарочитого аскетизма, ещё так недавно считавшуюся хорошим советским тоном».

Постепенное улучшение условий жизни, попытки скорректировать экономический курс, твёрже опереться на материальные стимулы, разбудить инициативу не могли не сопровождаться некоторым смягчением репрессивной политики. «…Должен отметить ещё одну черту, которая бросается в глаза: исчезновение страха, — рассказывал тогда, после пятинедельного пребывания в СССР, сотрудник нью-йоркской газеты «Форвертс» М. Хиной. — Прежнего кошмарного страха нет ни перед ГПУ, ни тем меньше перед милицией. Это исчезновение страха наблюдается прежде всего среди интеллигенции и прежних нэпманов и кустарей. Не видно его и среди широкой массы обывателей. Исключение в этом отношении составляют коммунисты, ещё не прошедшие чистки. Но после чистки и коммунисты становятся откровеннее. Бросается в глаза изменение отношения к интеллигенции как к социальному слою. За ней ухаживают, её обхаживают, её подкупают. Она нужна»[256]. Конечно, говорить о расцвете демократии и законности в 1934 г. не приходится. Однако по сравнению с предыдущим периодом уровень репрессий действительно несколько снизился. По официальным данным, в РСФСР в 1934 г. было осуждено около 1,2 млн. человек, примерно на 200 тыс. меньше, чем в 1933 г. Причём применение некоторых наиболее жестоких законов (например, закона от 7 августа 1932 г., уменьшилось в несколько раз)[257]. Особо заметным в 1934 г. было снижение активности ОГПУ. Количество осужденных по делам, расследуемым ОГПУ (со второй половины 1934 г. НКВД), составило около 79 тыс. по сравнению с 240 тыс. в 1933 г.[258] Впервые за долгое время общество не лихорадили широковещательные политические суды над «вредителями» и «шпионами», слабели репрессии в оправлявшейся от голода деревне, власти в ряде случаев пресекали гонения на интеллигенцию, брали под защиту хозяйственных руководителей.

27 мая 1934 г. по инициативе ОГПУ было принято постановление ЦИК СССР, которое упрощало процедуру восстановления в гражданских правах крестьян-спецпереселенцев. Фактически восстановление в правах, вопреки ожиданиям крестьян, не избавляло их от проживания в ссылке, а лишь ослабляло комендантский надзор за ними. Но и эта возможность получить хотя бы формальное полноправие, по замечанию В.П. Данилова и С.А. Красильникова, отчасти была для спецпереселенцев «заманчивой перспективой»[259].

Относительное затишье на фронте «классовой борьбы» в определённой степени было связано с продолжением действия инструкции ЦК и СНК от 8 мая 1933 г. (ссылками на неё и в 1934 г. была переполнена официальная печать). Некоторое значение для стабилизации политического положения имела также реорганизация карательных органов.