Политбюро. Механизмы политической власти в 30-е годы

Явная подготовка широкомасштабной акции по поводу дел Маркевича и Ревиса, другие решения, ограничивающие произвол НКВД, конечно, не означали, что Сталин принципиальным образом изменил свои позиции в вопросе о государственном терроре. В конце января 1934 г., например, он запретил прокуратуре привлекать к уголовной ответственности двух руководящих работников Шемонаихского района Восточно-Казахстанской области, организовавших убийство на общем собрании колхозников трёх «расхитителей колхозной собственности». Сталин предложил прекратить дело и ограничиться разъяснением «о недопустимости самосудов»[321]. По указанию Сталина, выдвинутому на заседании Политбюро 20 марта 1934 г., специальная комиссия Политбюро разрабатывала вопрос о включении в законы СССР статьи, карающей за измену родине. 8 июня 1934 г. соответствующий закон был принят. Он предусматривал, в частности, что, в случае побега или перелёта за границу военнослужащего, совершеннолетние члены его семьи совместно с ним проживающие или находящиеся на иждивении к моменту совершения преступления, подлежали лишению избирательных прав и ссылке в отдалённые места Сибири сроком на пять лет. В апреле 1934 г. Сталин собственноручно вычеркнул из проекта лозунгов к 1 мая положения о необходимости укрепления «сильной и мощной диктатуры пролетариата», об «очистке рядов партии от всех ненадёжных, неустойчивых, примазавшихся элементов», в том числе «помощников классового врага — правых и «левых» оппортунистов», о развитии «революционной бдительности» и поддержании партии «в состоянии мобилизации»[322]. А в октябре, исправляя проект лозунгов к XVII годовщине революции, Сталин сохранил этот тезис[323].

Даже осенью 1934 г., когда кампания по ограничению НКВД достигла, казалось, высшей точки, Политбюро продолжало прежнюю политику поощрения карательных акций. 2 сентября 1934 г., например, Политбюро поручило направить в Новосибирск выездную сессию военной коллегии Верхсуда и приговорить к расстрелу группу работников Сталинского металлургического завода, обвинённых в шпионаже в пользу Японии[324]. 19 сентября 1934 г. Политбюро нарушило установленный порядок санкционирования расстрелов. По телеграмме Молотова, который находился тогда в Западной Сибири, Политбюро предоставило секретарю Западносибирского обкома Эйхе право давать санкцию на высшую меру наказания в Западной Сибири в течение сентября-октября[325]. 2 ноября этот срок был продлён до 15 ноября[326]. 9 ноября Политбюро на время пребывания Куйбышева в Узбекистане предоставило право давать санкции на высшую меру наказания комиссии в составе Куйбышева, секретаря ЦК компартии Узбекистана Икрамова и председателя республиканского Совнаркома Ходжаева. 26 ноября такое же право в других Среднеазиатских республиках (в Туркмении, Таджикистане и Киргизии) получили комиссии, в которые входил тот же Куйбышев и первые руководители соответствующих республик[327]. Сосуществование двух тенденций в карательно-правовой политике оставляло вопрос о перспективах политического развития страны открытым.

4. Корректировка второй пятилетки

Значительный материал для наблюдений по поводу реальных механизмов принятия важнейших политических решений даёт история утверждения второго пятилетнего плана (1933–1937 гг.)[328]. Существенная корректировка пропорций экономического развития — снижение темпов индустриального роста и демонстративное внимание к отраслям группы «Б», — провозглашённые в новом пятилетием плане, обстоятельства его утверждения на XVII съезде (слегка завуалированная перепалка между Орджоникидзе и Молотовым) давно заставляют исследователей усматривать в этих событиях некий политический подтекст. Особое внимание в этой связи уделяется В.М. Молотову и Г.К. Орджоникидзе, заявления которых на съезде используются как ещё один аргумент в пользу версии о двух противостоящих «фракциях» — радикалов (Молотов) и «умеренных» (Орджоникидзе)[329].

Как уже говорилось в предыдущей главе, в связи с нарастанием экономического кризиса руководство страны с середины 1932 г. предприняло попытки сокращения размеров капитальных вложений. На этой почве обострились традиционные противоречия между хозяйственными ведомствами, с одной стороны, и руководством Совнаркома, Госплана и Наркомата финансов, которые занимались распределением ресурсов, — с другой. В этих столкновениях просматривалась одна устойчивая тенденция: наркоматы старались получить максимум капиталовложений и более низкие планы производства, Госплан и Наркомат финансов, поддерживаемые руководством СНК, пытались урезать капитальные вложения и требовали большей отдачи от существующих производственных фондов. В очередной раз это произошло при утверждении второго пятилетнего плана.