И, не дожидаясь окончания конференции, Советская Россия и Германия заключили в Рапалло тайный договор. Подписание договора, по словам О. Ференбаха, «в глазах представителей Запада выглядело, как создание союза изгоев»5. «Слово «Рапалло» потрясло на второй день пасхи 1922 года Европу, словно удар молнии»… — отмечал С. Хаффнер, этот договор был «событием века, подземным толчком, изменившим весь международный политический ландшафт»6. По Рапалльскому договору обе страны, отказывались от всех претензий военного времени и предоставляли друг другу режим наибольшего благоприятствования в торгово-экономических отношениях[2]. С германской стороны рапалльский договор подписал министр иностранных дел В. Ратенау[3].
В основании политики Рапалло, по мнению Г. фон Дирксена[4] лежали чувства, распространенные как в Германии, так и в России и сводившиеся к тому, что «обе страны постигла одна судьба: и та и другая потерпели поражение в войне, и союзные державы обращались с ними как с отверженными…». Одновременно Г. фон Дирксен отмечал, что Германия вместе с тем была весьма прохладна к русским делам; к восточноевропейским народам у Германии не было ни симпатии ни взаимопонимания, Запад был намного более понятным по языку и по традициям, и по образу мышления7.
Тем не менее, хоть и не слишком интенсивно, но сотрудничество все же развивалось. Примером может являться авиационная промышленность8. Большевики едва укрепившись у власти стали искать возможность создания отечественной авиации. На эти цели Ленин выделил 35 млн. золотых рублей. Советские закупочные агенты не смогли договориться с Францией, Великобританией и США. Оставалась Германия, через и 6 месяцев после подписания Рапалльского договора 400 немецких инженеров и техников прибыли в Фили (под Москвой) для постройки авиационного завода по проекту Г. Юнкерса. На этом заводе было построено 300 самолетов[5]. Конкуренция заставила зашевелиться даже врагов СССР. В 1922–1923 гг. Париж продал Советскому Союзу около 60 самолетов. Французское военное министерство сообщало своему МИДу, что положительно относится к таким поставкам, так как необходимо «противостоять влиянию германской авиапромышленности в этой стране»9. Всего после Рапалльского договора в Россию прибыло более 2000 немецких инженеров и техников.
Во время рурского кризиса 1923 г. Москва демонстративно поддержала Берлин, в официальной ноте говорилось: «Российское правительство, выражая глубокое сочувствие русских трудящихся масс германскому народу, с неослабным вниманием следит за ходом событий, полное веры в духовную мощь германского народа, которая даст ему возможность преодолеть препятствия, поставленные преступной волей французского и бельгийского правительств на пути его исторического развития»1". В том же году было основано русско-германское общество «Культура и техника». По сути, это был русско-германский филиал Союза германских инженеров. Почетным председателем общества стал А. Эйнштейн11.
Вопреки надеждам «мирового сообщества», Германия и Россия постепенно возрождались, порождая былые страхи среди победителей. Мало того, даже потенциальная возможность дальнейшего сближения двух стран, одной — наиболее развитой в Европе экономически и промышленно, другой — обладавшей практически неограниченными ресурсами, пускай и с разными идеологиями вызывал в Лондоне и Париже уже не страх — ужас. Именно он звучит в словах С. Хаффнера, утверждающего, что Рапалльский договор и тот уже, «нарушал европейское равновесие, поскольку Германия и Советская Россия по совокупной мощи превосходили западные державы»12.
В 1925 г. посол Франции в СССР Ж. Эрбет убеждал свой МИД, что Франция, находится под угрозой «смертельной опасности для своей целостности и независимости. Наше спасение лишь в том, чтобы установить и поддерживать с возрождающейся сейчас Россией такие отношения, которые исключили бы русско-германское сотрудничество против Франции и против друзей Франции»13. По словам Ж. Эрбета: