Политическая биография Сталина. Том 2

Итак, Сталин в конце своей жизни говорил своим соратникам буквально следующее: «Вы слепцы, котята, что же будет без меня, погибнет страна, потому что вы не можете распознать врагов»[7].

В данной главе я не буду конкретно анализировать это высказывание и давать ему историческую оценку. Об этом пойдет речь в последующем. Здесь же мне кажется вполне уместно провести своеобразную аналогию с одним из персонажей исторических описаний, принадлежащих перу Н. Макиавелли. О некоем Каструччо — правителе одной из средневековых областей Италии — знаменитый итальянский мыслитель писал: «Когда он был близок к смерти, кто-то спросил, как он хочет быть погребенным. «Лицом вниз, — сказал Каструччо, — ибо я знаю, что, когда я умру, все в этом государстве пойдет вверх дном»»[8]. Мне почему-то думается, что Сталин имел достаточно веские основания сказать нечто аналогичное тому, что в свое время сказал упомянутый итальянский правитель. Впрочем, смысл слов Сталина в передаче Н. Хрущева не многим отличается от того, что говаривал итальянский правитель эпохи средневековья.

Я лишь вскользь коснулся всего нескольких аспектов концептуального характера, которыми руководствовался в своей работе при написании политической биографии Сталина. И даже эти аспекты дают определенное представление о сложных и внутренне противоречивых моментах, с которыми сопряжена любая попытка дать более или менее полное освещение многосторонней государственной и политической деятельности Сталина на протяжении полутора десятков лет — начиная с кончины Ленина и вплоть до начала 1939 года, когда четко обозначился радикальный перелом как в международной обстановке, так и во внутренней политике СССР. Период с 1924 по 1939 год — это целая историческая эпоха, как бы спрессованная в полтора десятилетия. Для истории 15 лет — не столь уж большой отрезок времени. Но история, помимо чисто календарного, временного измерения, имеет еще более значимое измерение, а именно — измерение, определяемое масштабностью и исторической значительностью произошедших за данный отрезок времени событий. Вот почему некоторые, казалось бы и не столь протяженные во времени периоды, бывают несопоставимо более важными, чем многие другие исторические отрезки времени.

Чтобы понять личность, надо понять эпоху, в которой этой личности пришлось жить и действовать. Без учета этого принципиального постулата любое историческое исследование как бы априори обречено на ущербность, а в конечном счете и на неудачу. Но это — лишь одна сторона вопроса. Другая ее сторона состоит в том, что и историческая эпоха в своем преломлении через личность становится более понятной, более доступной для объективной оценки. Здесь как раз и коренится глубокая внутренняя диалектика взаимосвязи и взаимозависимости эпохи и исторической личности. К сожалению, диалектика ныне не в почете, поскольку ее совершенно необоснованно увязывают преимущественно с марксизмом-ленинизмом или же со сталинской ее интерпретацией, изложенной им в ряде его работ.

Я не боюсь упрека в ретроградстве, а тем более — в наличии определенной мировоззренческой позиции. Без такой позиции бессмысленно браться за любое исследование, связанное с политической проблематикой. Да, собственно говоря, обойтись без определенной мировоззренческой позиции при рассмотрении и оценке любого исторического события или факта не удавалось еще никому. Поскольку отсутствие (хотя бы чисто декларативное!) такой позиции само по себе уже является вполне определенной позицией. Здесь, как говорится, и заключается сермяжная правда, от которой никуда не уйти и не уехать.

Любое крупное историческое явление (а таким, вне всякого сомнения, представляется рассматриваемая эпоха в истории Советского Союза, в которой доминирующей фигурой был Сталин и которая в силу объективных фактов получила название сталинской эпохи) вызывает множество толкований и различных оценок. Разночтение исторических оценок, разумеется, не случайно, а вполне закономерно. Здесь играют свою роль как исходные политико-идеологические позиции различных авторов, так и факторы объективного свойства: чем сложнее и противоречивее по своей природе общественное событие, тем больше споров разгорается вокруг них, тем больше скрещивается мечей (здесь уместнее было бы употребить — перьев) спорящих сторон. Предосудительного здесь я ничего не вижу.