Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1

В 1945 исполнялось 40 лет со дня смерти А.Г. Цулукидзе. К этой дате Шария решил выпустить томик избранных произведений Цулукидзе на русском языке. Сам засел месяца на три переводить статьи. Готовая книга была отправлена всем членам Политбюро.

Через некоторое время Шария был срочно вызван к Маленкову с группой людей, хорошо знающих русский и грузинский. Забрав, кого надо из ученых и писателей, он полетел в Москву.

Оказалось, что Маленков вошел к Сталину, когда тот листал томик Цулукидзе. Маленков сказал: «И у меня такой есть», — и в ответ услышал: «Кажется, было решение и о моих сочинениях?»

Выйдя из кабинета, Маленков кинулся наводить справки. В самом деле: решение об издании собрания сочинений Сталина было принято где-то около 1935 года (для Шарии это десятилетие ожидания — свидетельство того, что Сталин не заботился о создании своего культа).

Начавшаяся работа затормозилась из-за Мочалова — сотрудника Института Маркса — Энгельса — Ленина, — который десять лет «сидел на отделе Сталина» в ИМЭЛ: заведовал отделом. У Мочалова не были подготовлены к изданию тексты сталинских работ, больше того — не были выявлены эти работы. Шария организовал изучение сталинского стиля, выделение работ Сталина из множества неподписанных газетных статей, перевод ранних работ на русский язык. Мочалов сопротивлялся: «Это Каменев. Это неизвестно кто».

И вот однажды у Сталина собраны Александров, Кружков, Митин (в то время ведущие работники идеологических учреждений партии), Шария, Мочалов… Сталин предоставляет слово Мочалову. Тот докладывает, что грузинские товарищи — конечно, из лучших побуждений — готовы приписать Сталину чужие работы. Сталин предлагает высказаться. Все молчат. «Может быть, Шария скажет?» — «Да, я скажу», — начинает Шария и говорит о том, что он не видывал «такого нахальства». — «Пожалуйста, без выражений», — останавливает его Сталин. Шария продолжает: он ничего не приписывает, анонимные статьи подготовлены для того, чтобы спросить об их авторстве (в сторону Сталина) самого автора. — «Ну что ж», — и Сталин просматривает работу за работой: «моя», «моя», «моя» (Мочалов мрачнеет), «не моя» (Мочалов взбодрился). «Посмотрите, товарищ Сталин, — говорит Шария, — это же Ваш язык. Ваша композиция».

«А, вспоминаю, — произносит Сталин, — я начал писать эту статью, но должен был уехать, и по моим тезисам ее закончил Давиташвили».

При одной из встреч Шария обратил внимание Сталина на то, что не годится издавать Сочинения «кустарно»: нужна редакционная коллегия. «Предлагайте», — сказал Сталин. Шария первым назвал Поскребышева и на удивленную реакцию собеседника ответил, что только Поскребышев всегда сможет обратиться к автору. Кандидатуру Поспелова Сталин отвел.

Члены редколлегии ограничивались в лучшем случае корректурной правкой. Серьезные замечания к первому тому подготовил один Шария. Отправил Поскребышеву. Приехал однажды в Москву — тот его вызывает. Оказалось, что Поскребышев даже не сказал Сталину о присланных замечаниях: «Что я — дурак?» С такими исправлениями Шария пусть идет объясняться сам. А теперь он доложил Сталину, что приехал Шария с предложениями по первому тому. И вот Сталин читает свою фразу: «Мы за пролетариат, потому что ему принадлежит будущее». К Шарии: «Что Вам здесь не нравится?» Шария отвечает: сейчас критикуют марксизм за прагматизм, за отсутствие морали. Предлагает изменить: мы за пролетариат, потому что он против частной собственности. В другом месте Сталин писал со знаком плюс о неодарвинизме. Но теперь неодарвинизм оценивается иначе, объясняет Шария и предлагает изменить оценку или вообще изъять кусок текста. — «Это будет приспособленчество». — «Вы автор. Вы имеете право…»

Споры длятся часами. Сталин принимает предложения Шарии. Потом распоряжается: исправления Шарии без согласования с ним, Сталиным, направлять прямо в печать. Шария и теперь счастлив оказанным тогда доверием. Все это было подано как иллюстрация мысли: Сталину можно было резко возражать, с ним можно было спорить — какой же он тиран?[227]