Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1

Мартов. Я просил бы выяснить, кому дается совещательный голос: кто эти лица, откуда и т. д. (Голоса: «Без объяснений!»)

Председатель. Есть два предложения: Мартова — «дать объяснения», а другое — «без объяснений». Ставлю на голосование предложение Мартова.

Мартов (с места). Ставлю на вид, что нельзя голосовать, не зная, о ком идет дело.

Председатель. Действительно, это неизвестно. Но съезд может довериться единогласному мнению мандатной комиссии.»[296]

Пикантность произошедшего эпизода заключается в одной детали. Председательствующим на заседании был Ленин, и его признание, что действительно неизвестно, о ком идет речь, дало основание или, по крайней мере, повод, для некоторых биографов Сталина утверждать, что Ленин в то время, мол, не знал, кто такой Иванович (Сталин) и что из этого видна вся незначительность роли Сталина в большевистском движении в тот период. Подобное толкование указанного эпизода слишком упрощенно и согласиться с ним нельзя. Ведь в данном случае речь шла не об одном только Ивановиче (да и как можно утверждать, что Ленин непременно должен был знать, какой партийный псевдоним носил в данном случае Сталин), а и других делегатах. Во всяком случае, такие комментарии данного эпизода выглядят довольно натянутыми и тенденциозными.

Неизвестно, по каким соображениям Сталин не выступал на съезде. Домыслы на этот счет могут быть различными. Но опубликованные вскоре после съезда записки делегата Ивановича под названием «Лондонский съезд Российской социал-демократической партии» фактически опровергают представление о том, что Сталин был на нем не более чем сторонним наблюдателем.

В своих заметках он основательно, по многим параметрам, проанализировал результаты работы съезда, охарактеризовал позиции как большевиков, так меньшевиков по всем принципиальным вопросам, стоявшим в порядке дня съезда. Хотя, как показал дальнейший ход событий, в одном, причем главном вопросе, Сталин оказался плохим пророком. Главное значение лондонского съезда он видел в том, что «съезд дал нам не раскол, а дальнейшее сплочение партии, дальнейшее объединение передовых рабочих всей России в одну нераздельную партию.»[297] В действительности же решения съезда не только не способствовали консолидации партии, преодолению разногласий между большевиками и меньшевиками, уж не говоря, о создании одной нераздельной партии, а, наоборот, явились прологом еще большего обострения внутрипартийного противоборства. В конечном счете съезд стал прологом окончательного размежевания этих двух течений в российской социал-демократии, приведшего их в конце концов на разные стороны баррикад в назревавших в стране революционных катаклизмах. Вполне возможно, что первоначальная оптимистическая оценка Сталиным итогов работы съезда была продиктована конъюнктурными соображениями тогдашней ситуации, когда обе стороны клялись в своей решимости отбросить разногласия и единым фронтом выступать против общего противника — царизма. Однако все это не меняет существа дела.

После завершения работы съезда Коба направился в Париж и пробыл там около недели. Об этом свидетельствуют фонды Грузинского филиала института марксизма-ленинизма, среди материалов которого российский биограф Сталина А.В. Островский нашел воспоминания одного грузинского студента, давшего Кобе приют в своей квартире в Париже[298].

Стоит упомянуть еще один эпизод из политической биографии Сталина того периода. В книге А. Барбюса, после изложения событий, посвященных Стокгольмскому съезду, как бы мимоходом говорится: «На следующий год Сталин ненадолго едет в Берлин поговорить с Лениным.»[299] За отсутствием точных данных, на основе только лишь сопоставлений, Троцкий высказал предположение, что во время этой встречи с Лениным, в частности, обсуждался вопрос о подготовлявшейся грузинскими большевиками экспроприации в Тифлисе и способах доставки денег за границу в большевистский центр[300].